Казнь по кругу
Шрифт:
— Газету, — зло доложил Дмитрий Федорович.
Светлана двинула газету «Коммерсантъ» на себя. Дмитрий Федорович попытался накрыть ладонью ускользавшее средство массовой информации, но не успел. Удалось только прикрыть на столе нечто.
— Что это там у тебя? — глядя на старческую, в веснушках, пятерню, властно потребовала правдивого ответа Светлана. Прихватила, стерва. Не ломать же ваньку перед ненавистно любимой дочурой. Дмитрий Федорович опять водрузил очки на нос, взял обеими руками яркий лакированный прямоугольник и торжествующе
— Почтовая открытка от моей внучки.
— От моей дочки! — поправила Светлана.
— Да какая ты мать! — пренебрежительно заметил Дмитрий Федорович. Брал реванш, отыгрывался всласть. У дочки нервно заходили ноздри короткого носа, но усилием воли она сдержалась. Не по делу ей было ссориться сейчас с отцом. Она уселась в глубокое кресло, закинула обнаженную ногу за обнаженную ногу (в шортах была) и поинтересовалась сугубо светски:
— И что же пишет наша Ксения?
— А пишет наша Ксения, что отдыхает хорошо, — издевательски-напевно проинформировал Дмитрий Федорович. И вдруг загорелся — захотелось дочку свою удивить, ошеломить, выбить из колеи наглого превосходства. — Хочешь прочту?
Не отказываться же. Светлана прикрыла глаза и согласилась:
— Будь так добр, папа.
— «Дедуля! На открытке — гостиница, в которой я спокойно и бездумно живу. Окно моей кельи я отмстила кружком». — Дмитрий Федорович не удержался, повернул открытку так, чтобы самому тоже было видно изображение отеля, еле заметно дрожавшим пальцем указал на кружок и пояснил: — Вот здесь ее окно, — и продолжил чтение: — «Я часто думаю о тебе, деда. В келье — замечательно. Уйди от всего: от вранья, интриг, жадности, суеты — и в келью. Маме уже никто и ничто помочь не может, а ты еще можешь спастись, дед. Спасайся, я тебя прошу. Целую. Ксения».
— Бессердечная стервоза, — оценила по весточке дочь Светлана Дмитриевна. Папашка никак не отреагировал на эту реплику, он горевал:
— Открытка-то без обратного адреса. Не хочет, чтобы я ей деньги посылал. Как она там на студенческие гроши живет?
— Живет, видимо, хорошо, раз нас с тобой учит как жить.
— Тебя уже не учит. Больше не надеется выучить.
— Папа! — резким возгласом осадила распустившегося отца Светлана. Он осмотрел ее весьма скептически и походя заметил:
— А ты — дочка.
— Может, хватит? — еле сдерживаясь, спросила Светлана.
— Хватит так хватит, — согласился Дмитрий Федорович. — С чем пожаловала?
— С тревогой. Со страшной тревогой за тебя, за себя.
— Для приличия добавь: и за Ксюшку, — ядовито заметил старичок.
— И за Ксюшку! — убежденно добавила она. — С тревогой за наше существование в ближайшем будущем, за нас всех, за все наше скорпионье семейство.
— Мне-то что? Я по Ксюшкиному совету — в келью доживать, — вспомнил про совет в открытке Дмитрий Федорович. Беспечно вспомнил, будто вовсе и не обеспокоен.
— Келью тебе устроит Смирнов, это уж точно, —
— Свежие новости? — понял догадливый Дмитрий Федорович.
— Свежее некуда. Сегодня убит Витольд.
— А это хорошо или плохо? — задал маразматический вопрос папа, наперед зная, что это скорее хорошо, чем плохо. О чем не замедлила известить Светлана:
— Скорее хорошо, чем плохо.
— Тогда чего же нам с тобой тревожиться? — бесстрастно вопросил папаша.
— Я не сказала: хорошо, я сказала, что скорее хорошо, чем плохо.
— А для того, чтобы стало просто хорошо, я должен кое-что сделать?
— Да.
— Что именно?
— Пойдем ко мне, папа. Я хочу кое-что показать тебе.
— Ты кое-что покажешь, а я кое-что сделаю?
— Я тебя прошу, отец.
— Охо-хо-хо, — старческими междометиями пожаловался на немощь Дмитрий Федорович и выбрался из-за стола так, чтобы не затрачивать усилий на отодвиганье тяжелого кресла. Знал уже, что ему не отвертеться. — Пошли.
И опять лестница и опять анфилада. В спальне дочери папаша с интересом осмотрелся: не был здесь никогда. Особо оценил неохватную кровать, что и отметил до издевательства невинным вопросом:
— Так ты мне свою знаменитую койку хотела показать?
— Уймись, папа, — серьезно попросила Светлана и направилась к окну. А от окна потребовала: — Иди сюда.
Дмитрий Федорович покорно подошел и оценил увиденное:
— Среднерусский пейзаж. И гражданин в желтой майке. Кстати, почему он здесь? Здесь же наглухо закрытая территория.
— Я пригласила его.
— И что он здесь делает?
— Ждет меня.
— Очередной садун?
Не покоробило Светлану варварское слово «садун». Охотно разъяснила ситуацию:
— Бывший.
— Тогда на кой хрен он ждет тебя?
— Он сегодня застрелил Витольда.
Дмитрий Федорович испуганно разозлился, разозлился по-настоящему:
— Я ничего не хочу знать! Он застрелил Витольда — это его дело. И, может быть, твое, если ты его на Витольда натравила. Я-то тут при чем?
— При том, папа, при том! Он — последняя ниточка, связывающая нас с черными делами Витольда, он единственный свидетель, который может показать, что ты и я не просто знали о Витольдовых преступлениях, но и, одобряя, инициировали их.
Дмитрий Федорович не то чтобы понял, а унизительным томлением в пустой мошонке ощутил, о чем, требуя, сейчас попросит дочь. Снова глянул на опушку. Человечек в желтой майке сидел, обхватив руками колени, и ждал. Чего он ждал? Любви? Смерти?
— Как его зовут? — хрипло спросил Дмитрий Федорович.
— Это так важно? — Светлана с жалостью смотрела на отца. — Никита. Застрели его, папа.
Она резко и быстро прошла к шкафу-стене, отодвинула дверь на колесиках и вытащила карабин с оптическим прицелом. Вернулась к окну и двумя руками протянула карабин отцу.