Казнь по кругу

Степанов Анатолий Яковлевич

В зашторенной столовой он первым плюхнулся на стул, оглядел всех в ненормальном восторге, умилился почти до слезы и признался:

— Господи, как я соскучился без вас! — спохватился, поборол себя и жалостно наябедничал Смирнову: — Эти мерзавцы, когда я под их ногами был, меня ботинками топтали и шепотом, чтобы не слышала Варвара Владимировна, матерно оскорбляли.

— А кто ты такой есть, чтобы тебя не оскорблять? — азартно заорал писатель Кузьминский. — Ты есть отброс общества, на которого объявлен всероссийский розыск!

С тех пор

как дочь Спиридоновых Нюшка вторично вышла замуж и уехала с мужем, советником нашего посольства, за дальний бугор, Варвара Владимировна стала относиться к своему первому зятю Кузьминскому терпимо и даже в некоторой степени жалеючи-любовно. Поэтому она косвенно защитила Виктора:

— А я ничего не слышала, — намекая на то, что Сырцов про мат все сочинил. И мужа заодно реабилитировала.

— Какой-то ты нежный стал, — умиленно глядя на Сырцова, сказал Дед.

— Одичал и ослабел, — признался тот.

— Все за стол! — прервала никчемные разговоры Лидия Сергеевна и приступила к обязанностям хозяйки. — Жора, ты не туда сел. Твое место рядом с Любой.

Сырцов радостно пересел. На мгновенье за столом стало тихо-тихо, а в этой тишине Люба громогласно похвасталась перед Сырцовым:

— А меня перед вашим приездом Роман Суренович по заднице нежно погладил!

Восемь пар глаз осуждающе смотрели на распоясавшегося пожилого сластолюбца, восемь пар глаз! На что уж крепок и учен жизнью был кинорежиссер, но и то по-настоящему найтись не смог. Только и сумел посопеть носом и сказать восхищенно:

— Ну, Любка! Ну, змея!

— Змею бы вы не погладили! — резонно возразила Люба, поднялась, добралась до Казаряна и, нежно обняв, поцеловала его в губы. Тут уж Казарян облапил ее как следовало.

— Я бы, Жора, на твоем месте Ромку на дуэль вызвал, а Любку побил для порядка, — высказался Спиридонов.

— Кончай балаган! — вдруг взревел Смирнов и вознесся над столом. — Сегодня мы провожаем…

— В последний путь… — мгновенно перебив, встрял Кузьминский.

— Типун тебе на язык! — осадил резвунчика-литератора отставной полковник и продолжил в заявленной торжественной тональности: — …провожаем наших девиц в первое большое самостоятельное путешествие. Вполне может статься, что это маленькое путешествие будет началом большого путешествия во взрослую жизнь. Мало ли что с вами на Туретчине случится: любовь там, неземная страсть к усатому мусульманину…

— Я бы попросил! — вскричал имевший определенные виды на одну из путешественниц Сырцов.

— Проси, не проси, а жизнь есть жизнь, — заскорузлой сентенцией ответил ему Смирнов. — Насчет мусульманина я пошутил. Теперь у нас свой усатый имеется.

— Тогда Любовь пусть здесь проявляет свою страсть, — нашелся Сырцов.

— Да дашь ты мне договорить или нет? — по-полковничьи рявкнул Смирнов, и все притихли. — Сбили, черти паршивые. Ну, да ладно. Девчата, я вас очень люблю и желаю всяческих, соответствующих вашему возрасту благ. Любви там, счастливого времяпрепровождения, коричневого загара и хорошего пищеварения. В том, что тост не получился, виноваты Кузьминский и Сырцов, два негодяя. Тьфу на них. Я пью за вас, дочки.

— Ура! — выпив, фальшиво выразил восторг Спиридонов, а Казарян, выпив, тоже выкрикнул вообще нечто несообразное:

— Слава мастеру элоквенции!

Распоясавшихся весельчаков попыталась укротить Варвара:

— Старые уже хрычи, а все на себя одеяло тянете. Им обязательно надо площадку держать. В легком маразме вы, вероятно, забыли, что сегодня не ваш день. Так что уймитесь и сопите в тряпочку.

— Во молодец баба! Все правильно понимает! — восхитился Варварой Смирнов.

За что и получил от той же молодецкой бабы:

— Да и ты, Саня, кончай ваньку валять, — предложила делово: — Ну, быстренько по второй за наших девочек.

Выпили за девочек, и девочки выпили.

— Худо тебе, дурачок? — спросила Люба ласковым шепотом. Весь исполненный солдатской бодрости Сырцов лихо и комплиментарно ответил:

— Худо. Без тебя.

Любе надоели залихватские игры. Она хотела ответа без затей:

— Да ладно тебе! Терпеть-то еще можешь такую свою жизнь?

— Все бы ничего, да вот тоска заела, — честно признался Сырцов.

— И долго тебе еще прятаться?

— Не знаю, Люба.

Она обеими ладонями взяла его за щеки, не таясь, поцеловала в глаза, в нос, в губы, потом отодвинула его голову и, на расстоянии обстоятельно рассмотрев его лицо, грустно решила:

— Нет, усы мы все-таки сбреем.

О принятом ею решении узнали все, потому что она об этом заявила громко. Тут же появились несогласные. Первой огорчилась Лидия Сергеевна:

— А жаль. В этих усиках ты, Жора, на кумира нашей юности — Кларка Гейбла — похож. Вы, молодые, и знать-то его не знаете.

— Как так не знаем? — возмутилась Ксения. — А «Унесенные ветром»? — и выступила на защиту Любы: — Только, по-моему, Жора на Гейбла не похож. Он, когда без усов, скорее на Сигала смахивает.

— Сигала помню, а Сигела — нет, — признался Казарян лукаво.

— Сигел — это с косичкой который, — простодушно напомнил ему Смирнов.

— Да все Роман Суренович знает! — догадалась реактивная Люба. — Он у нас такой молодой, такой молодой!

Казарян с опаской покосился на бойкую девицу и поинтересовался:

— Опять будешь вспоминать, как я тебя за жопу трогал?

* * *

… Когда после шестой или седьмой (точно уже никто не помнил) Смирнов, Спиридонов и Казарян как бы в шутку, а на самом деле всерьез, душевно, тихонечко и ладно запели «Дороги», Лидия Сергеевна негромко предложила дамам:

— Пусть мужики здесь порезвятся, а мы на террасе посплетничаем.

Дамы, зная, что Лидия Сергеевна просто так ничего не делает, покорно встали. На террасе, рассаживаясь по ивовым стульям и креслам, они непроизвольно слушали отчетливые слова песни, глухо доносившейся из столовой.