Казнь Шерлока Холмса
Шрифт:
Я настроил окуляры так, чтобы видеть гардеробную целиком, три четверти первой комнаты, прилегающей к ней слева, и часть крайнего запертого помещения, заставленного шкафами с документами и не задействованного в торжествах. Среди одежды я попытался отыскать синее облачение лорда Лонгстаффа, герольда принца Уэльского. Мне удалось хорошо разглядеть лишь первый ряд. Второй и третий поблескивали пурпурными, ультрамариновыми, изумрудно-зелеными и золотистыми тканями в промежутках между манекенами, стоявшими ближе к окну. И все же в глубине комнаты я рассмотрел темно-синее плечо и лацкан. Броши, которая сверкала бы на бархатном отвороте, не было. Это могло означать одно из двух: либо мантия принадлежала не лорду Лонгстаффу (не менее дюжины придворных явились на церемонию в накидках такого цвета), либо украшение кто-то снял.
В течение тридцати секунд, которые, казалось, длились целую вечность, во мне происходила борьба: с одной стороны, я боялся за сохранность драгоценности, с другой — не хотел выставить себя перед всеми круглым дураком. Вдруг я подниму шумиху напрасно и окажется, что владелец этой мантии никогда не держал в руках «Королевы ночи»? Прижав к глазам окуляры, я тщательно изучил золотой эполет, что вовсе не помогло мне, поскольку похожие знаки отличия были на всех одеяниях. В конце концов брошь могли для пущей надежности запереть в отдельном ящике! В свой бинокль я видел примерно три-четыре дюйма стоячего воротника с золотым шитьем. Рисунок представлял собой три пера, торчащие из короны, которую обвивала лента с микроскопической надписью «Ich dien!». Я готов был поклясться, что верно разобрал эти два слова: по одной легенде, они произошли от немецкого «Я служу!» и некогда украшали шлем короля Богемии, убитого Черным принцем [44] в сражении при Креси в 1346 году; согласно другой — Эдуард I, показывая покоренным жителям Уэльса своего новорожденного сына, их будущего правителя, сказал по-валлийски: «Eich dyn!» — «Ваш человек!» Так или иначе, эта фраза много веков назад стала девизом принца Уэльского и теперь красовалась на мантии его герольда. А рядом должна была сиять «Королева ночи», но вместо нее я видел лишь синий бархат. Мое сердце замерло от ужаса.
44
Прозвище Эдуарда Вудстока, полководца, старшего сына короля Эдуарда III.
По-прежнему не желая зря поднимать тревогу, я все же вышел из кабинета лорда Холдера и устремился к комнате для переодевания. У входа в нее дежурили два сержанта и капитан. Как любил говорить Холмс, нельзя было терять ни секунды. Но что я мог сделать? По моей просьбе караульные не открыли бы дубовых дверей. Да и ключи наверняка доверены не им. Если я объявлю полковника Мориарти вором, а в гардеробной скрывается кто-то другой, я добьюсь лишь того, что врагу станут ясны наши намерения.
Я приближался к посту, лихорадочно думая: «Кем бы ни был полковник Мориарти, я должен его увидеть!» — и внезапно меня озарило. Теперь очевидно, что тогда я недостаточно взвесил свое решение, но в спешке оно показалось мне правильным. Если наш враг здесь, он не может находиться в другом месте. Я подошел к молодому капитану:
— Мне срочно нужно переговорить с полковником Мориарти, камердинером графа Дорсетского. Он обедает в Венецианской гостиной.
Сейчас будет ясно, прав я в своих предположениях или нет.
— Раз полковник обедает, — ответил капитан, слегка краснея, — то вызвать его никак нельзя.
— Я доктор Джон Ватсон, хирург-майор Нортумберлендского фузилерного полка. Мне совершенно необходимо сейчас же увидеть полковника Мориарти! Дело не терпит отлагательств!
По правде говоря, полковым хирургом-майором я был пятнадцать лет назад, когда служил в Афганистане, и не слишком надеялся на то, что эта белая ложь меня выручит. Но чудесным образом мне повезло. Как врач, я научился неплохо читать по лицам людей: услышав, кто я такой, капитан подумал, будто полковнику срочно требуется медицинская помощь. Не задавая лишних вопросов, он зашагал прочь по коридору и у поворота выкрикнул чью-то фамилию. Молодой солдат вытянулся перед ним по стойке «смирно», выслушал команду и отправился ее выполнять. Я же последовал за капитаном. По пути я заметил в стенной нише три скрещенные винтовки Мартини — Генри. Защитники империи и монарха были готовы ко всему!
Минуту или две я расхаживал туда-сюда по мраморному балкону над широкой лестницей. Наконец раздался отдаленный стук шагов. Сердце у меня упало. Пока мне мерещилось, будто я поймал вора, Мориарти обедал в Венецианской гостиной, что обеспечивало ему железное алиби!
Я попятился. Полковник поднимался по первому лестничному маршу, и со спины я видел его красный мундир и черные брюки. На нем была простая треуголка, которую полагалось снять перед входом в обеденный зал. У следующего пролета он повернулся ко мне, но глядел себе под ноги, и я не мог рассмотреть его лицо. Что делать? Когда полковник приблизился, я шагнул вперед с решимостью, какой от себя не ожидал. Он поднял голову, и я оцепенел, узнав Шерлока Холмса!
— Поздравляю вас, мой дорогой друг! — сардонически произнес он. — Я предполагал, что вы не способны следовать простейшим инструкциям. Вы чуть не испортили все дело.
— Где полковник Мориарти и почему на вас его придворный мундир?
— Это обыкновенный военный мундир, который я раздобыл по такому случаю. А Мориарти, полагаю, в данный момент занят похищением нашего национального достояния. Думаю, сейчас «Королева ночи» уже на пути к месту назначения.
— Как? У входа в комнату для переодевания по-прежнему стоит охрана, внешняя дверь заперта, как и две внутренние. Человек, оставшийся внутри, оказался бы в ловушке. Подозреваемый сидел с вами за столом?
— Он и сейчас там сидит. Я не выпускал его из виду с тех пор, как закрыли гардеробную.
— Тогда в чем же, черт побери, дело?
— Бедный старина Ватсон, боюсь, роль охотника за ворами мировой величины не для вас, да и крупным похитителем вам тоже не стать, — усмехнулся Холмс. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что Мориарти заранее подготовил для себя выход через одно из смежных с гардеробной помещений. Вероятно, он сделал это до коронации, когда комнаты еще не охранялись и туда можно было попасть без особых препятствий. Я разгадал затею полковника, но решил до поры до времени никому о ней не говорить. Так что бриллиант в компании сапфиров, скорее всего, уже едет в Париж.
Я по-прежнему не понимал, как такое возможно и откуда Холмсу все это известно.
— Почему вы в мундире?
— Несмотря на то что в Венецианской гостиной нас с Мориарти разделяла колонна, я предпочел иметь неприметный вид. Нужно было одеться так же, как большинство присутствующих. Лорд Холдер любезно предоставил мне необходимые вещи.
— Так кто же все-таки сидит за столом?
— Фотографии, которые прислал мне полковник Пикар, поначалу ввели меня в заблуждение, но я обратил внимание, что все они датированы. Вскоре при сопоставлении дат выяснилось, что один снимок сделан в день визита Мориарти к ювелиру Раулю Гренье, проживающему в Брюсселе. Значит, на фото запечатлен кто-то другой. О своих подозрениях я сообщил Пикару, и тот посоветовал мне обратиться в полезнейшую организацию, именуемую Вторым отделением. Там узнали человека, изображенного на карточках: им оказался ловкий жулик и весьма неплохой знаток языков, известный французской полиции как полковник Лемоннье. У него, разумеется, множество псевдонимов. Возможно, иногда он называет себя полковником Мориарти, в чем я сильно сомневаюсь. Обратная вероятность тоже довольно неправдоподобна.
— Тем не менее полковник Лемоннье попал в число гостей, пусть не самых именитых, зато многочисленных. Для них накрыты столы с шампанским и закусками а-ля фуршет. Из такой толпы любой может ускользнуть совершенно незаметно.
— Прекрасно, Ватсон! Что касается наружности, то в последние семнадцать лет, с тех пор как разразился скандал из-за так называемой торговли белыми рабынями, Мориарти редко приезжал в Англию, и мало кто помнит, как он выглядит. Еще меньше тех, кто назвал бы себя его другом.
— Как бы то ни было, суть в другом: преступление совершено и мы этому не помешали.
Холмс, вздохнув, облокотился на мраморную балюстраду:
— Я уже устал твердить, что не намеревался предотвращать кражу. Если бы мы схватили Мориарти за руку, он получил бы несколько лет тюрьмы. Но факт хищения произошел, и я волен улаживать дело по собственному усмотрению. — Холмс достал свою записную книжку и положил на нее три тонкие продолговатые стальные пластины, вынув их из оберточной бумаги. На темном гибком металле пестрели крупинки сверкающей пыли. — Во время прошлого визита в Мэншен-хаус, пока вы через окно спускали нашему другу Джейгоу грузик на веревке, я быстро, но тщательно осмотрел гардеробную и две прилегающие к ней комнаты, двери которых, по счастью, были открыты. Пластины изготовлены из магнитной стали. Пыль на них — частички металла, которые легко притягиваются к поверхности намагниченного предмета. Они налипли, когда я просовывал эти две полоски в скважины дверей между помещениями, а эту, третью, — в замки ящиков дальней комнаты (пришлось обработать несколько шкафов, прежде чем на пластинке появилась стружка). Впрочем, возня отняла у меня не более минуты.