Казна императора
Шрифт:
После изрядно надоевшей шумной Варшавы, собственная усадьба с ее раз и навсегда устоявшимся бытом показалась Тешевичу тихой обителью. Первое время поручик просто наслаждался покоем, но позже, когда все вошло в привычное русло, он ощутил и некоторое отличие.
Видимо, курс лечения немного подействовал, и какой-то, правда, пока небольшой, интерес к жизни у Тешевича появился. Один раз он даже поймал себя на мысли, что не мешало бы восстановить знакомство с пани Стефанией, но возникший одновременно образ вечно улыбающегося
А пока в основном Тешевич проводил время у себя в кабинете, предпочитая валяться на диване, листая какой-нибудь роман или проглядывая очередной том русской истории. Когда же, обычно к вечеру, чтение надоедало, поручик сворачивался клубком и часами смотрел на пляшущие в камине языки пламени.
Самое удивительное, что даже при таком образе жизни Тешевич оставался в курсе всех дел. Происходило это благодаря стараниям Пенжонека, который каждый раз за завтраком, куда его неизменно приглашал привыкший к старику хозяин, считал своим долгом сообщить поручику все, о чем болтают в округе.
Так поручик узнал, что Анеля Ронцкая поступила учиться, что пани Стефания наконец-то утешилась, подыскав себе новую пассию в лице некоего пана Доморадзького, и, к вящему удивлению Тешевича, даже то, что его популярность в округе неизмеримо выросла. Оказалось, кто-то видел в Варшаве, как он в шикарном автомобиле Вавера отъезжал от богатого особняка, и уже одно это, не без значительных намеков Пенжонека, позволило обывателям считать Тешевича важной фигурой, сидящей в здешней глуши только по личной прихоти.
Последнее время эти милые россказни стали развлекать Тешевича, и он, садясь утром к столу, неизменно спрашивал Пенжонека:
— Ну так что, пан управляющий, каковы дела во внешнем мире?
На что Пенжонек, обращаясь к Тешевичу совсем по-домашнему, также неизменно ответствовал:
— Балаган, пан Алекс… — после чего незамедлительно излагал все окрестные сплетни и кривотолки.
Именно поэтому, увидев однажды разительную перемену в облике Пенжонека, Тешевич не задал своего обычного вопроса, а озабоченно спросил:
— Что, случилось что-нибудь?
На этот раз Пенжонек был непривычно сосредоточен и настолько углубился в свои мысли, что ответил не сразу.
— Да что говорить, пан Алекс… Дела всякие…
— И все же?
Тешевич выпил свою утреннюю рюмку водки и закусил домашним огурчиком.
— Да опять… И не хочешь, а надо… — Пенжонек вздохнул и неожиданно закончил: — Уезжать мне придется, пан Алекс.
— Да что случилось-то? — всерьез забеспокоился Тешевич.
Он как-то незаметно настолько привык к старому неунывающему балагуру, что мысль о предстоящем расставании не укладывалась у поручика в голове.
— А что должно было случиться, то и случилось… — Пенжонек опять непривычно долго медлил с ответом и наконец пояснил: —
— Да где этот дом? Какие хлопоты?
— Дом под Слонимом, — обстоятельно, по-хозяйски ответил Пенжонек. — А хлопоты… Правду сказать, не знаю, какие хлопоты. Девчонку как на ноги ставить?
Мысль о том, что Пенжонек не будет больше приходить к завтраку, показалась Тешевичу дикой, и он, уже приняв решение, осторожно спросил:
— А здесь что… не получится?
— Здесь? — не понял Пенжонек. — Что вы имеете в виду, пан Алекс?
— Ну, если девочку эту сюда забрать, к нам?
Тешевич выжидательно посмотрел на своего собеседника. Видимо, такой вариант Пенжонек не учитывал, и теперь, немного подумав, с сомнением покачал головой:
— Не знаю, пан Алекс, не знаю… Я у сестры, почитай, лет десять не был. Все как-то откладывал. Завтра, да завтра. Потом. Вот и дооткладывал. Что там у них, как?… Конечно, отсюда я уезжать не хочу, и если вы предлагаете…
— Предлагаю, — решительно подтвердил Тешевич и, показывая, что колебания неуместны, сам налил рюмку Пенжонека. — Давайте, чтоб все вышло…
На другой день Пенжонек уехал улаживать дела, а недели через две к Тешевичу, как снег на голову, заявился городской фактор. Поручик с плохо скрытой ухмылкой разглядывал вертлявого еврейчика, вырядившегося на американский манер и изо всех сил пытавшегося разыгрывать из себя сверхделового янки. Он даже и представился как-то неожиданно: «дилер», так что Тешевич вынужден был переспросить:
— Простите, а дилер — это кто?
— Агент по продаже автомобилей, Наум Пинхас, к вашим услугам, — еще раз представился фактор и опасливо покосился по сторонам.
Судя по всему, несмотря на свой американский шик, он явно опасался быть вытолканным взашей и поэтому торопливо пояснил:
— Видите ли, пан Тешевич, пан Пенжонек говорил мне, и я счел долгом…
— Ах, пан Пенжонек, — улыбнулся Тешевич, и раздражение, вызванное появлением незваного гостя, сразу улетучилось. — А что, вы можете предложить что-то приличное?
— О, не извольте беспокоиться! Люкс-цимес! Прима! Последняя чешская модель! Двухместный спортивный автомобиль «аэро»! Цена доступная…
При упоминании о деньгах Тешевич вскинул голову, а фактор, мгновенно сообразив, что ляпнул лишнее, на секунду запнулся и тут же затараторил:
— Конечно, это не то авто, на каком пан ездил в Варшаве, но поверьте, тут «аэро» подойдет больше…
Видимо, здесь этот самый «аэро» просто некому было предложить, но казалось, фактор вот-вот начнет со страстью заламывать руки, и Тешевич, поняв, что так просто от нахала не отделаться, кивнул: