Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине
Шрифт:
— Не спрашивай… Все выжгло, высушило в этом году. Ни хлеба, ни соломы — на полях хоть шаром покати.
— А сено как?
— И сено сгорело… Скотина летом еле-еле по лесам перебивалась, а на зиму и оставлять боимся… Дай бог, хоть бы лошадь да коровенку удалось прокормить.
— А как же люди-то, Калистратыч? Неужели от казны никакой помощи нет?
— Эх, паря, паря! Видать, от ученья-то разуму у тебя не прибавилось. Да кому же из начальства охота о мужике думать! Губернатору, что ли? Эхма! Он к нам разве что на охоту ездит. Позапрошлой осенью угодил вот в
— Может, взаймы у казны хлеба попросить?
— Толкнулись мы, было, в волость с таким прошением, но писарь нас сразу осадил. Вам, говорит, теперь дарена полная свобода — изворачивайтесь сами.
— Плохо дело… Как же теперь?
— Мужики, которые попроворней да понастырней, — идут зимогорить. Знаешь, что это такое?
— Слыхал. Зимой горе мыкать!
— Вот, вот! Вроде бы в отхожие…
— Ну а кто рукомеслу не обучен? Куда же им податься?
Калистратыч кнутом указал на кучку баб и ребятишек с котомками за плечами, лужком обходящих грязную дорогу. Некоторые из них были совсем старые — шли склонившись, опираясь на посошки. Другие вели за руки ребятишек, обутых в маленькие лапотцы.
— Куда они, Калистратыч? — спросил Степан, пораженный горькой догадкой. — Неужели побираться?
— Куда же боле? — угрюмо ответил возница. — Чай, сам видел, сколько их на базаре да по папертям церквей… Целыми деревнями уходят из нашего края. Целые волости нищенствуют…
Опять заморосил дождь. Тяжело и горько было смотреть, как мокли под дождем, брели по грязи голодные старухи и ребятишки.
Степан натянул рогожу на голову, умолк…
Зима не сулила ничего хорошего. Зима тревожила и пугала. Дома Степана встретили сдержанно. Отец, пересчитав заработанные Степаном деньги, глухо кашлянул в бороду:
— Ладно. На харчи тебе хватит. Хоть и голодно ныне будет — работать не пошлю. Сиди дома, готовься…
Степан, передохнув с дороги, засел за учебники.
После покрова выпал глубокий снег, и сразу же лег санный путь. Отец со старшими сыновьями немедля подался в извоз, оставив за хозяина Степана.
Троекратно поцеловав сына, строго наказал:
— Гляди, Степа, — один с бабами да ребятишками остаешься. На тебе и дом, и скотина, и все хозяйство. Не забудь дров напасти и в свободное время про ружье не забывай. Как ни то — подспорье…
Степан, добыв еще в Вятке все нужные книги, занимался усердно, но у него хватало времени и на заботы по дому, и даже на охоту. Тетерев, заяц, куропатка — все годилось в дому в эту трудную зиму…
Как-то в субботу, возвращаясь с охоты, Степан вышел из леса к незнакомой деревне.
«Что за чертовщина? Видать, заблудился я. Надо пойти спросить, куда занесло на ночь глядя».
Степан свистнул шнырявшего по опушке Тобку и на широких лыжах спустился с пригорка к гумнам. От деревни послышался надсадный крик:
— Ой, ой, проклятые! Ой, остановитесь!
«Кого-то бьют, а может, и убивают». Степан снял ружье и быстро пошел в обход огородов. Тобка бросился за ним.
Крик снова повторился. Степан вскинул ружье и выстрелил в воздух. Тобка заметался, залаял.
От деревни долетели какие-то голоса, крик утих.
«Должно, испугались», — подумал Степан и, успокоившись, пошел медленней.
Когда Степан вошел в деревню — было тихо, лишь на другом конце ее лаяли собаки. Он постучался в крайнюю избу, до самых окошек заметенную снегом.
— Чего надо? — послышался сердитый женский голос.
— Пусти обогреться, хозяюшка. Охотник я.
— Заходи. Ворота не заперты.
Степан снял лыжи, обмел у крыльца валенки и вместе с Тобкой вошел в избу. Как принято, у порога снял шапку, перекрестился и, взглянув на простоволосую, в заплатанном сарафане, сердитую бабу, приветливо сказал:
— Здравствуйте.
— Садись вон там на лавку, — вместо приветствия указала хозяйка.
На полатях засуетились дети, увидев охотника с ружьем и собакой, увешанного зайцами.
Степан снял ружье и присел на краешек скамейки.
— Как прозывается ваша деревня?
— Макариха… А ты-то откуда будешь?
— Из Верхних Журавлей.
— Вона! Это же под самым Орловой?
— Да. Далеко от вас?
— Верст пятнадцать будет.
— Куда меня занесло… Кваску нет ли, хозяюшка?
— Какой квасок ноне, когда одну мякину жуем. Степан взглянул на четверых притихших малышей с большими запавшими глазами.
— Все твои?
— Ужели чужих в голодуху держат?
— Да, — вздохнул Степан и осмотрел бедную, закопченную избу. — Коровенка-то есть у вас?
— Была, да свели за недоимки… Говорю, одну мякину едим.
— А мужик зимогорить ушел?
— Он у меня однорукий — на турецкой изуродовали… Кто такого возьмет?
Степан достал из сумки краюху хлеба, полдюжины вкрутую сваренных яиц, положил на стол.
— На, попотчуй ребятишек.
— Спасибо, милый человек, — обрадованно сказала хозяйка, — а сам-то как же?
— Не маленький, не умру…
Отрезав каждому по ломтю, мать посолила хлеб, положила на ломоть по яйцу и передала ребятам. Те жадно зачавкали.
— Кто-то кричал у вас на деревне. Драка, что ли, была? — спросил Степан.
— Волостные наехали… Долги спрашивают.
— Нашего тятьку ударили, — послышался тоненький голосок с полатей.
— Цыц, бесенята! — прикрикнула мать. Степан почувствовал себя неловко, кашлянул в кулак.
— Что делать-то будете дальше? Как жить?
— Не знаю… Вот ужо мужик воротится — поговорю. Побираться бы пошли, да ребятишки совсем отощали и обувки нету…