Казнить нельзя помиловать
Шрифт:
– М-м-м-м, Родион, - застонал плаксиво Шишов.
– Ну тебя к черту! Я сплю.
– Э-э-эх!
– выдохнул Карамазов и затих.
Но сон не шел, и шершавая тоска, словно грубая наждачка, терла, скребла душу - до ощутимой физической боли... А может, это сердце прихватило? И надо просто-напросто валидольчику пососать?..
Ведь что особенно мучительно - он же всем им, этим сорванцам ребятам, чуть ли не в отцы годится. Ну, предположим, родился бы у него в юности сын. Рос, рос и вырос, к примеру, в Савельева - наглого, мерзкого, похожего на животное... Ужас! А чистюля Козырев - лучше, что ли? Или: допустим, его сын - Олег. Ну и что? То ему
– и в проститутки... Или - раз!
– и домой не вернулась, исчезла... Ищем, ищем и находим вместо дочки любимой труп обезображенный... с личинками мух... Сволочи! Не-е-ет - нет детей и не надо! Ни к чему...
Родион Федорович путался, путался в мыслях и запутался вконец. Он еще хотел подумать немного о Марине, вспомнить ее лицо, но не успел - она вдруг сама появилась перед ним, ласково взъерошила ему прическу, грустно и виновато спросила: "Ребенка хочешь?.."
Карамазов в последнее мгновение памяти понял, что уже спит, расслабился и горько во сне заплакал...
9. Явка с повинной
Утром Родион Федорович проснулся в комнате один.
Шишов чуть свет умчался в командировку к черту на кулички - допрашивать лесника Тарасова. У Николая дело о странной смерти Крючкова двигалось пока не шибко. На кухне Карамазов обнаружил уже остывшее яйцо и холодный чай в заварнике. Он поставил на газ чайник, еще одной яйцо в кружке и вскрыл банку кильки в томатном соусе - сегодня, он заранее предполагал, можно пролететь и с обедом, и с ужином.
Времени у него в обрез, меньше трех суток. Если за это время он не сможет предъявить обвинение в убийстве - Кушнарёва и Савельева придется отпустить, а он, Карамазов, пока других кандидатов на роль обвиняемых не видел. Хотя следователь и чувствовал нутром, что в данном деле он может при случае слегка нарушать правила игры: убийцу Фирсова найти во что бы то ни стало - установка товарища Быкова, и прокурор вряд ли осмелится капризничать. Но всё равно день надо начать с визита к нему несовершеннолетние есть несовершеннолетние. Да и санкции на обыск лучше сразу взять.
И маховик дел закрутился. Карамазов вместе с Котляренко и фотографом носились на машине всю первую половину дня. Сначала слетали, прихватив Кушнарёва, на то место, где нашлась машина. Всё с рассказом задержанных совпадало и ничего подозрительного вокруг этого места не обнаружили.
Затем с Кушнарёвым же помчались к нему на квартиру. Дверь им открыла худая, блекло одетая женщина с заплаканным опухшим лицом. Она увидела, казалось, одного только Олега, вскрикнула, всплеснула руками и судорожно обхватила его.
– Сы-ы-ыночка-а!..
– Мама!
– охнул парнишка, спрятал у нее на шее лицо, и острые лопатки его затряслись, заходили ходуном.
Тягостная сцена затягивалась.
– Ну, шо такое? Шо такое? Айдате в хату, - забормотал басом Котляренко, подталкивая их широкими ладонями в прихожую.
Из соседних дверей высунулись два востроглазых лица и - кстати: как раз требовались понятые.
С матерью, Любовью Степановной, разговаривать было решительно невозможно. Она со вчерашнего дня успела довести себя до истерики, до обморока и теперь вовсе расклеилась, истекала слезами. Ох уж эти слезы материнские, жгучие да неизбывные!..
Занялись обыском. Трудностей это не составляло: мебелишка - скудная, простору много. Да Олег и сам сразу выложил то, что требовалось - импортную автомагнитолу, пять магнитофонных кассет, две звуковые колонки, солнцезащитные очки с трещиной на правом стекле и газовую зажигалку голубого цвета... Всё? Всё. Остальное - у Макса...
Парнишка, подавленный, отвечал тихо, зажимал в горле всхлипы.
– А там кто живет?
– следователь показал на закрытую дверь второй комнаты.
– Там - муж материн. Мы с ним в разводе. Он отдельно от нас совсем.
Хозяин дома, оказывается, закрывшись на ключ, перемогал жуткое похмелье. Он тупыми желтыми глазами таращился на посетителей и потом, углядев сержанта в форме, пробулькал:
– Соб... собираться, что ль?
И тут же, сломавшись в поясе и борясь с качкой, начал стаскивать с себя дырявое трико.
– Ты! Ложись!
– весь пунцовый, прикрикнул Олег.
– Ляжь, говорю тебе!
Уже хотели уходить из квартиры. Сержант Котляренко так, машинально сунул напоследок два толстых пальца в кармашек рубашки, висевшей на спинке стула, и нащупал там нечто интересное - парочку малокалиберных патронов. Карамазов мгновенно бросил взгляд на Олега и заметил, как тот прикусил губу и посмотрел на дверь второй комнаты. Начали искать всерьез и вскоре в глубинах дивана, на котором обитал похмельный хозяин, обнаружили еще шестнадцать патронов калибра 5,6 мм, телескопическую подзорную трубу и негативную пленку с изображением обнаженных женщин.
– Ну?
– Карамазов смотрел на Олега Кушнарёва в упор - гадливо и жестко.
– Я не убивал!
– - вскрикнул парнишка и отвернулся...
Тут же, в квартире, Олег Кушнарёв дал следующие показания. Он второй уже год занимается в стрелковой секции городского Дворца пионеров. Стреляют там патронами второй категории, второсортными то есть, вот и случаются раз да через раз осечки. Ну вот: осечка произошла, затвор оттягиваешь назад, патрон вылетает черт-те куда, а ты берешь у тренера новый. А когда после занятий начинают всем скопом гильзы собирать, то целые патроны, само собой, - в карман. Так, на всякий случай - в костер бросать или еще чего...
* * *
Потом эстафету принял Савельев.
С ним полетели в Новомихайловку, где находилась савельевская дача. При ближайшем осмотре дачей оказался обыкновенный бревенчатый домишко с небольшим огородом. Здесь, на чердаке обнаружили матерчатую сумку цвета хаки, в которой находились: электронные часы для легковых автомобилей, топорик туристский в чехле, старые джинсы, болоньевая куртка. На сумке и левой штанине джинсов - пятна бурого цвета, похожие на кровь. В другой матерчатой сумке, коричневого цвета, хранились: мужские брюки и пиджак, рубашка, галстук, туфли и носки. В небольшом сарайчике нашелся и мотороллер марки "Тула".
На вопрос: что он может сказать по поводу подозрительных бурых пятен? подозреваемый Савельев грубо ответил, что нечего на него бочку катить. Сумка - Кушнарёва, а джинсы такие и были, так что знать он ничего не знает...
Уже в первом часу дня старший лейтенант Карамазов, проглотив бутерброд с сыром и завершив обед стаканом чая, вызвал на допрос свидетельницу Савельеву Марфу Петровну. Родион Федорович приготовился лицезреть накрашенную жирную тетку с визгливым голосом, но мать Максима Савельева оказалась женщиной привлекательной. Одета скромно, со вкусом, лицо милое, но несколько суровое, взгляд из-под очков строгий. С первой же минуты разговора она решительно заявила следователю: