Казнить нельзя помиловать
Шрифт:
Мальчик задумывается.
– А у тебя есть заветное желание? – спрашивает он.
– Есть, – отвечаю я.
– А ты у Бога про что просила?
Настала моя очередь задуматься.
– Я просила, чтобы у меня появился ты, – говорю я, наконец, очень тихо.
Малыш молчит какое-то время. А потом заявляет решительно:
– Тогда я попрошу у Бога, чтобы ты купила мне машину – ту, зеленую, с мигалками.
2007-08 гг.
Подарок от Деда Мороза
Когда-нибудь
Я шел по улице, произнося эти слова, пробуя их на языке, перекатывая во рту, как горошины. Когда-нибудь я стану известным… писателем… День был зимний, ветреный. Приближался Новый год.
Я только что написал свою первую повесть.
Я писал ее больше года. Я сидел над ней ночами и днями и мучился, не понимая, что именно у меня получается не так и получается ли вообще. Я замирал перед белым экраном «Word’а», и мне хотелось расколотить клавиатуру – от злости, и свою тупую голову – от отчаяния. Потом я понял, что текст может быть живым лишь тогда, когда его видишь, а не придумываешь. Они приходят – герои – непонятно откуда и поселяются в твоей голове, и ты мучаешься, не зная, какие слова подобрать, чтобы они поняли тебя, а ты – их.
Я литрами хлебал крепкий кофе, крепкий чай и вино вперемешку. Смеялся вместе с героями и радовался их удачам, плакал, когда им было плохо, и умирал за них – по два раза, по три, по десять. Я научился чувствовать слово на кончиках пальцев, и мир лег у моих ног послушным щенком, и Мироздание замерло на мгновение, когда я впервые понял, что мой текст – живой. Я отплакал и отсмеялся, я пропустил сквозь себя их беды и радости, я выбросил полтора года псу под хвост, вернее – на экран монитора.
И я дописал эту повесть – и почувствовал себя счастливейшим человеком на свете. И белым зимним днем, поставив последнюю точку, я обессиленно откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
И мир обрушился на меня звуками и запахами, и я снова понял, что жизнь – продолжается.
И тогда я стал несчастен.
Потому что тот, кто отравлен ядом слова, никогда не останется прежним.
Я прошерстил сайты всех известных издательств и отправил им файл с текстом. Файл приняли к рассмотрению в ближайшее время, а когда и кому оно ближайшее, мне не сказали. И я стал ждать – упорно и настойчиво звонить редактору, напоминать о себе и надеяться, что вот еще немного, еще чуть-чуть…
А внутри было пусто. Пусто и тихо, как в сгоревшем доме, как на развалинах старого замка, как… придумайте сравнение сами. Огонь слов сменила сизая зола равнодушия, и нигде не сверкнет ни искорки прежнего яростного потока. Вселенная ушла из моих ладоней, а я не понимал – почему. Порой мне казалось, что уже никогда, никогда я не смогу написать больше ни единой строчки.
Я ждал. Шатался по улицам, рассматривал прохожих в надежде, что сверкнет где-то искра прежнего веселого безумия. Вымучивал из головы какие-то выдуманные истории – и понимал, что это не то, не то. Перечитывал страницы своего текста и не понимал, как я мог написать такое, ведь я бездарь,
Время шло. Приближался Новый год, на улицах запахло елкой, замелькали красные колпаки и шубы Дедов Морозов.
Я всегда верил в Деда Мороза, даже когда перестал быть маленьким. Почему-то мне казалось, что Дед Мороз может исполнить любое, самое сокровенное, самое отчаянное желание. Не всегда это сбывалось, но я продолжал упрямо ждать и надеяться, что когда-нибудь эта вера не обманет меня…
В последний день декабря я нарядил елку, поставил под нее куклу в белой шубе, зажег гирлянды. Новогодняя ночь мелькала цветным экраном телевизора, трещала петардами, искрилась шампанским в бокале на столе. А я сидел, глядя в окно, и ждал. Чего?
Вместе с последним ударом курантов в дверь постучали – негромко, но уверенно. Густой бас осведомился:
– Деда Мороза вызывали?
Он был высок, широкоплеч и всем своим видом напоминал могучего русского мужика – уверенного, спокойного, еще не старого, несмотря на явно приклеенную белую бороду и брови. Когда я раздраженно сказал, что это, наверное, ошибка – в доме нет детей, гость вдвинулся могучим плечом в дверь и, загадочно улыбаясь, достал из мешка тонкую книжку в серой обложке и помахал ею у моего носа.
И сердце мое остановилось на мгновение и застучало, как сумасшедшее, потому что книжкой этой была – моя книга. И со страниц ее подмигнули мне лукаво и искренне мои герои – те самые, живые, настоящие, о которых я писал.
Пока я стоял и обалдело хлопал глазами, Дед Мороз огляделся, по-хозяйски утвердился на стуле у моего компьютера и, развернувшись ко мне, попросил закурить. Я, все еще лишенный дара речи, протянул ему пачку, но он усмехнулся, вытянул из-за пазухи вишневую трубку:
– Огонька не найдется?
А потом, развеивая дым могучей ладонью в красной рукавице, спросил:
– Ну что, доволен?
Я только молча кивнул головой и судорожно, прерывисто вздохнул.
Дед Мороз опять усмехнулся и завозился с завязками мешка.
– Я тут прикинул… тебе, братец, бонус полагается. Ты в этом году норму перевыполнил.
Он вытянул из недр необъятного мешка два совершенно чистых листа обыкновенной бумаги и положил их передо мной. Хмуро кивнул:
– Выбирай…
– Что выбирать? – спросил я, недоумевая, и поразился, как тонко и испуганно звучит мой голос.
– Один из двух, – Дед Мороз покачал головой: мол, экий же ты дурак, а еще писатель, и добавил: – Это договоры. Ты прикоснись, прикоснись к ним – увидишь…
Я послушно тронул прохладную, гладкую поверхность дрожащей ладонью. Закрыл глаза – и увидел…
Первый лист.
Через три дня после Нового года мне придет письмо из ведущего издательства с согласием напечатать мою повесть и предложением немедленно засесть за другую – по предложенному им сюжету. Сюжет покажется мне банальным – так, средней руки повесть в стиле фэнтези, но я соглашусь, потому что раскрутка обеспечена. Я напишу ее – не Бог весть что, а потом – еще одну, и еще, и еще…