Казя теперь труп
Шрифт:
– Всем ты уже не покажешь, Казечка, всех уже нет. Редеют наши ряды.
А Маня одновременно с ним воскликнул:
– Ох, вкуснота! Мне б при жизни такой кофе, я б и убивать никого не стал! Можно еще чашечку?
– Сейчас сварю, – кивнула Казя. – А почему редеют? Что с остальными? То-то я вижу, что Лекса нет и тети Тани… Малинка спит, наверное. Лекс говорил, что она все время спит. А ворожея Стася своим занимается, да?
– С Лексом все в полнейшем порядке, – быстро заверил ее Склеп. – Он учится, часто отсутствует, но регулярно появляется. И на кофе к тебе заглянет, не волнуйся.
– Алинке-Малинке нашей хуже, – признался маньяк Маня. – Она лежит, как и прежде, но совсем прозрачная стала. Раззыбиться собирается. Даже Стася ничего с ней поделать не может, уж и травами пробовала, и заговоры читала.
Казя закусила губу, задумалась:
– Может, Алинке кофе поможет? Я хочу тут полноценное кафе устроить, мне помощь нужна будет. Надеюсь, ее вдохновит эта идея.
Все промолчали.
– Вообще-то я когда думала о помощнице или напарнице, я про Алинку не вспомнила, – призналась Казя. – Я больше про тетю Таню. Она такая хозяйственная! Для кофе молоко хорошо бы. И вообще для всего корова не помешает. А тетя Таня же мечтала ферму завести. Правда, я понятия не имею, откуда у нас возьмется корова, но вот если…
– Тетя Таня уже не мечтает, – перебил ее Фёдр. – Тете Тане нужно в больницу. Срочно. К сожалению.
Сказал как отрезал. Все молчали, и как-то очень печально молчали, не глядя друг на друга.
– Ого… – пробормотала Казя. – В больницу. А я думала, раз мы умерли, уже не болеем. Не можем болеть. А тут вон оно что.
Тягостное молчание продолжалось.
– Ну так в больнице ее вылечат, да? – продолжила Казя.
– Нет, – твердо сказал Фёдр. – Мы не болеем, как живые. Но больница – это навсегда. Как и отель.
– Не навсегда, – с жаром возразил Игнат. – Бывают случаи. Я ж вон сбежал из отеля!
– Из отеля еще да, а из больни…
– Да ниоткуда невозмож…
– Отовсюду мо…
Все загалдели. Казя ничего не понимала.
Ей в конце концов объяснили.
После смерти, если уж тебя не забрали, если по твою душу никто не пришел, ты можешь попасть в несколько разных мест. Всего в несколько. Самый хороший вариант – остаться «на свободе» за пределами кладбища. Раньше такое случалось чаще, а теперь – изредка, и только если ты помер спонтанно, незапланированно, так сказать. Например, при аварии. Причем надо немедленно бежать куда глаза глядят, лишь бы умотать подальше (тут мнения слегка разошлись, Склеп считал, что можно не бежать, Игнат с жаром возражал). Второй хороший вариант – остаться на кладбище. В принципе это тоже свобода, хоть и с оговорками, поскольку доступное тебе пространство ограничено куполом. И вновь возник спор.
– Какая ж это свобода, если под куполом? – махал руками Маня. – Никакой! Сто метров вправо, двести влево, и приплыли – стена!
– Можно стать ходильником и путешествовать, – отвечал ему Склеп.
– И сгинуть, ага! – кривился Маня.
– Вы оба правы, – пытался примирить их Фёдр. – Каждый по-своему. Но согласитесь, тут у нас можно обустроить дом, это раз. Дублить предметы – это два. Общаться – это три. Или вот, как Лекс, в универ поступить.
– А за пределами кладбища все это нельзя делать? – полюбопытствовала Казя.
– Нельзя, – сказал Фёдр. – Не получается.
– Общаться, положим, можно, – покачал головой Игнат. – Найдешь такого же, как ты, – и общайся.
– А чего ж они не общаются, а? А?
– А ты почем знаешь?
– Знаю!
– Врешь!
– Не вру.
– Вы про больницу хотели мне рассказать, – осторожно напомнила Казя.
Спорщики угомонились.
– Про больницу… Про больницу, Кассимира Павловна, лучше б тебе вовсе не знать, да уж ладно, – вздохнул Фёдр. – И про отель тоже расскажу. А еще есть родовые гнезда, но про них потом.
Оказалось, отель и больница – места примерно похожие. И в том, и в другом случае это большие мрачноватые строения…
– Не обязательно мрачноватые!
– Не перебивай!
В общем, это большие строения, в которых тьма-тьмущая комнат, коридоров, лестниц, ведущих куда-то и никуда, и так далее. Причем структура отелей более хаотичная и может меняться буквально на глазах. А больница как построена, так и стоит, в ней ничего не меняется. В отеле трупаки более свободны и могут перемещаться и кое-что делать. Однако это все равно ловушка и выбраться оттуда невозможно.
– Практически невозможно! – уточнил Склеп.
– Ну да.
А в больнице – жесть. Большинство мертвяков там лежат в палатах на кроватях и не шевелятся.
– Привязаны, что ли? – изумилась Казя.
– Не! Они просто не могут.
– И не соображают.
– Так и лежат? Сколько лежат? А потом?
– А потом койки освобождаются, – вздохнул Фёдр. – Под новых больных.
Казю передернуло от возмущения. У нее возникло море вопросов, океан вопросов. Но не успела она выбрать, с какого начать, как Фёдр решительно встал и заявил:
– Вот что, ребята. Тянуть больше нельзя. Пойдем к Тане и решим, вызывать санитаров или нет. Поймите, я обязан. Иначе мы все можем угодить в больницу. Таковы правила. Не я придумал.
В полном молчании все потянулись на улицу за здорожем. Казя – последняя.
Мертвые не падают в обмороки, но Казя была недалека от потери сознания, когда увидела тетю Таню. Та сидела, точнее, тонула в мягком кожаном кресле, и легкое одеяло нежно-сиреневого оттенка прикрывало ее живот. Одна нога висела плетью из-под одеяла, не доставая до пола. Вторая нога… Ох. Вторая нога лежала отдельно, на клеенке, расстеленной неподалеку. И она лежала там не целиком, а нарезанная, как колбаса или огурец, но не тонко, а кусками. Крови не было. Нога на клеенке была грязно-синего цвета, а на срезах – грязно-зеленая.
Глаза тети Тани были закрыты.
Склеп, Игнат и Маня остались у входа, едва переступив порог. Казя предпочла задержаться в дверном проеме, схватившись за косяк.
Фёдр приблизился.
– Таня, – сказал Фёдр. – Танечка… Танюша-а!
Та не отреагировала. Фёдр приподнял край одеяла. Что он под ним увидел, неизвестно, но, вернув одеяло на место, сказал:
– Я вызываю санитаров. Немедленно.
Никто не возражал. Только Склеп Иванович головой покачал, песенку напел:
– Бежит по полю санитарка, звать Тамарка…