Казя теперь труп
Шрифт:
– Ай, женщины всегда так! – махнул рукой Игнат. – У меня была подруга, для которой ноготь сломать – трагедия. Не представляете, какие истерики устраивала! Я ей: да отрастет! А она как упрется: не отрастет! И реветь.
– Да, женщины такие… – согласился Склеп. – Из-за ерунды соображалку теряют. И даже могила их не исправит! Вот я вам расскажу про одну мою бабоньку…
Разговор пошел мужской, с историями из жизни. Каждый, конечно, привирал, особенно Маня. В общем, хорошо посидели…
Третьим делом Лекс выяснил, что ему, как и всем студентам, положено общежитие. Независимо от того, близко ты неживешь от Подпущинского университета
Комнатушка показалась Лексу шикарной, поскольку была наполнена предметами и мебелью, изящество и старина которых могли бы впечатлить даже особу королевских кровей. Почетное место в комнате занимали часы. То были песочные часы, однако емкостей в них было не две, а… Трудно сказать сколько. Часы сами переворачивались (отдельными частями) и отсчитывали время до следующей лекции или семинара. Как они работали, было неведомо, но всезнающий Акакий сообщил, что позванивать они начнут за столько времени до начала, сколько требуется обитателю комнаты, чтобы добраться до аудитории.
– Пока не парься, воспринимай как элемент дизайна интерьера, – добавил Какакий. – В деталях после разберешься.
Поскольку Лекс пропустил экскурсию по универу Йоки в День открытых дверей, ему требовалось разузнать, что где расположено. Тик-Тик заявила, что ей это тоже крайне необходимо.
– У меня вообще географический кретинизм с детства! – пояснила она. – Я с той экскурсии вообще ничего не запомнила.
Они стали гулять втроем, поскольку у Акакия Акакиевича кретинизма не было, а проучился он тут двадцать или более лет и всё знал.
– Не всё, молодые нелюди, не всё! Но чем могу, помогу. Всего знать невозможно в принципе, во всех помещениях никоим образом не побывать, они ж меняются по желанию обитателей. Не сильно, но меняются. Не в любую сторону, но неуклонно-допустимо.
– Как это – неуклонно? – не понял Лекс.
Оказалось, никакое намерение и желание нарушить общий стиль университета не сможет. Например, мебель на модерновую не заменится. Но если, допустим, какому-нибудь студенту позарез, не-ук-лон-но, требуется нечто до-пус-ти-мо-е, оно появится.
– Все равно не понял, – сказал Лекс.
– А я так вообще не поняла, – призналась Тик-Тик.
Акакий был терпелив:
– Ну смотрите. Вот у нас на третьем этаже среднего крыла есть спортивный зал с беговыми дорожками. Вы его видели.
– Видели. Не дорожки, а сомнительный ржавый антиквариат! – заметил Лекс. – Кажется, там только одна кое-как работает. Могли бы заменить или починить уж, что ли.
– В точку! – обрадовался Акакий. – Могли бы. Но, оказывается, не могли бы. Потому как это против уклона и желания того доцента Клементия, который их там проявил. Вы не против, если я закурю?
И Лекс, и Тик-Тик привычно кивнули. Они уже знали: это вопрос риторический, и после него Какака редко на самом деле закуривает. Подержит трубку в зубах, да и спрячет.
– А этот Клемен… – начала было Тик-Тик, но старикан не дал ей договорить.
– Он был толстый, как слонотоп, этот Клементий. И хотел сбросить вес. Путем бега. И лучше не на виду у всех, а в закрытом помещении. Желание его было сильно и неуклонно, и не противоречило желаниям университета…
«Гм, это фигура речи, или у универа в самом деле есть желания?» – подумал Лекс.
– Так что у нас появился зал с беговыми дорожками, – продолжил Акакий. – Но на самом деле напрягаться и бегать доцент не хотел, это было его второе желание. Такое же неуклонное. Так что все дорожки немедленно и послушно пришли в негодное состояние. Одна как-то работает, но непременно ломается, если в зал входит Клементий. К счастью, он не входит и вообще куда-то слинял давно… Теперь, молодые нелюди, вам понятно?
Нелюди закивали.
– И теперь, надеюсь, вам понятно и то, отчего лекций у первокурсников практически нет, а в деканате вам сто раз указали на то, что направить свои усилия следует на расслабон и наслаждёж. Так сейчас изъясняется новое поколение, я не путаю?
– Про наслаждёж я не слышал, а про расслабон – да. Так говорят, – подтвердил Лекс и добавил: – Послушайте, но если такое правило действует всегда, то… Получается, вступительные экзамены – фикция? Сюда попадает каждый, стоит только захотеть и совпасть с универом?
– Да! Да! Да! – Акакий прищурился и ревниво вопросил: – Сам додумался?
– Сам. Но… Алинка так хотела поступить! Почему же ее не приняли?
Стали разбираться и догадались. Алинка-Малинка на самом деле вовсе не хотела учиться и узнавать что-то новое. Ее истинным желанием было играть на компьютере. Но старинный подземный университет никак не мог предоставить ей такую возможность. Так что шансов у девочки не было.
Лекс в очередной раз вспомнил о том, что собирался отнести вкусного на родное кладбище – Алинке, Стасе, а может и Казе, если та вернулась.
Обещание свое он исполнил в середине осени. Да только вот Кази не было, и все опасались, что она сгинула. Алинка сохла и не отреагировала. Стася же поблагодарила и отведала. Остальные принялись угощаться и расспрашивать о том, как и что в универе. Лекс в общих чертах рассказал, но особо расписывать и хвастаться не стал, вовремя сообразив, что это может расстроить всех, кому нет доступа за пределы купола.
Он хотел выяснить при случае у Фёдра, отчего тот только Алинке показал рекламу Дня открытых дверей. Отчего никогда прежде не рассказывал о том, что рядом с их кладбищем есть такой прекрасный университет. Но случая такого не представилось.
Лекс периодически заглядывал к себе в могилу, но а) редко и б) ненадолго. Порой он даже не выходил наружу, так что никого из сокладбищников не встречал. Время летело незаметно, приближался Новый год. У студентов, естественно, были большие планы на праздники, хотя некоторые собирались уехать. Лекс не знал, как ему сказать своим, что он не будет в этом году праздновать с ними. Терзался. В итоге решил сделать подарки заранее и соврать, что у него… Что у него… Практика у него, вот так! Во всех институтах есть практика.