Казя теперь труп
Шрифт:
– Когда сняла?
Казя напряглась:
– Д-д-д… Давно. Еще осенью. Когда впервые кукурузную муку нашла. Сняла и на столе оставила. И забыла. Наверное, до сих пор там лежит.
– До санитаров сняла?
– До.
– Может, это тебя и спасло, девочка.
– Ы?
– Браслет твой – что клубочек из сказки. Не каждый может им воспользоваться, на это особый талант нужен. Дар. Но найдутся среди мертвяков такие, что смогли бы и позарились бы. Среди наших такие есть.
– Кто же, баба Стася? Игнат, Склеп Иваныч? Кто? Кого опасаться?
Стася устало махнула рукой. И попросила:
– Помоги-ка мне очаг огнем наполнить.
Кассимира бросилась помогать. По указаниям ворожеи она и костерок разожгла, и горшок нужный с кола принесла, и воды добыла, и травы верные под потолком отыскала. Вскоре варево было готово. Пахло оно отвратительно.
– Это не тебе, это мне, – пояснила Станислава. – Тебя, видать, пожалели санитары, вижу, силы тебе оставили. Ты их видела? Помнишь что-нибудь?
Казя рассказала – и про Тамарку, и про невесть откуда взявшиеся холодильник, кофемашину и вывеску. Про окно с ниточкой и приглашение в больницу рассказала. И даже про то, что Фёдру ни в чем не стала признаваться.
Стася слушала молча, вопросов не задавала, не перебивала. Пила, обжигаясь, варево. Казя, высказавшись, умолкла.
– Вот что я тебе доложу, девочка, – молвила, наконец, ворожея. – Слушай и запоминай. Ибо повторить не смогу, навряд мы когда еще свидимся. Никому про то, что мне выдала, более не сказывай. В больницу не ходи, в окно белое не пролазь. Может, это и не больница там будет, на том конце пути. Браслет найди, одень…
«Надень», – механически мысленно поправила ее Казя, но, конечно, смолчала.
– Браслет одень, дорогое сердцу в котомку сложи и беги отсель. Ищи бабушку свою, Нину Николавну, а ее не найдешь – других ищи. Осторожна будь. Носи длинный рукав, браслет скрывай. Что это за вещь, мне неведомо, но он работает, береги его, никому не показывай. Стены тебе не помеха. Иди, куда идется, приди, куда приведется. И последнее. Никому не верь, особенно здорожам. От санитаров этих, будь они неладны, бегом беги. Тамарку за версту обходи, сильна она, сволочуга, ох сильна… Тебе ее не одолеть. Ну, все запомнила?
Казя кивнула.
– Тогда беги.
– Но, баба Стася, а вы как?
– Беги, говорю! Нам всем конец.
– Как конец? Почему конец? Когда конец?
– Фёдр останется, – проговорила Стася. – А нам всё. Беги.
Она прикрыла глаза.
– Уходи.
Прозвучало это как приказ.
– У. Хо. Ди!
Казя покорно вышла и побрела прочь. Чувствовала она себя предательницей.
Под кафе, на кухоньке, она нашла свой браслет. Все семь подвесок были на месте. Казя надела: кожаный ремешок трижды обвил запястье и надежно застегнулся, оставив висеть два хвостика. Браслет болтался свободно, спрятать его можно было бы только под очень длинным рукавом.
– Теперь надо собрать дорогие сердцу вещи, – прошептала она.
Уходить ей не хотелось. Да и потом, она обещала помочь накрыть стол к Первомаю. А до него осталось всего ничего. Но совет Стаси был четкий: бежать немедленно. Что же делать? Что делать?..
Кассимира поступила так. Дошла до своего куба по подземному проходу. Нашла в гардеробе рюкзачок. Сунула в него шкатулку с открытками, толстовку, ветровку, запасные брюки и носки. Нижнего белья на смену не нашлось, а жаль. Зато она откопала среди вороха одежды удобные джинсы и кроссовки. И кепку. В прошлый раз всего этого тут не было. Переоделась. Вернулась в кафе. Кузю, после некоторых раздумий, тоже взяла. Шнурки рюкзака затянулись, но голова и уши зайца торчали. Получилось немного по-детски, ну да ладно. Уходить все еще не хотелось, да и куда бежать, было непонятно. Браслет не светился, ничего не подсказывал.
– Возможно, ниточки появляются, только если я около своего гроба, – пробормотала Казя, но отчего-то к себе возвращаться не стала, а отправилась к Алинке.
Логики в этом не было никакой, но Казя ее нашла. «Я иду попросить ее о помощи, – убеждала себя Казя. – Надо, чтобы она заменила меня в кафе. Фёдр, может, и мутный, и откровенничать с ним не стоит. Но раз он сказал, что Алинка сможет, следовательно, сможет…»
У Малинки ее ждал сюрприз-сюрпризище в виде Лекса и грудастой роскошной блондинки. Эта парочка пыталась расшевелить Алинку (впрочем, безуспешно).
– Казя!!! – несказанно обрадовался Лекс.
– Лекс? – удивилась Казя.
Они бросились обниматься, словно были братом и сестрой.
Блондинка стояла поодаль, держа за руку Алинку.
– Девочки, познакомьтесь, – сказал Лекс. – Это Тик-Тик, студентка и моя новая подруга. А это Кассимира, она у нас новенькая. Появилась, построила домину в виде куба и умотала ходильничать. Слушай, как я рад, что ты не сгинула и смогла вернуться! А про остальных ты знаешь что-нибудь? А то все так внезапно исчезли перед Новым годом… Подарки мои не тронули, я их в итоге в марте к себе в могилу перетащил. И твой тоже. А Алинкин подарок тут вот стоит.
– Исчезли? Все? – заморгала Казя.
– Ага! Все, кроме Алинки, да она в беспамятстве.
– Мы даже дату выяснили, но только примерно, – вставила Тик-Тик. – Одиннадцатое ноября. В этот день ваш здорож написал в своем дневнике о том, что Тане плохо, и сообщил об этом в Небесную Канцелярию…
– А что, с Таней и впрямь плохо было?
Казя кивнула:
– Она на куски разваливалась, мы все это видели. И я видела, подтверждаю. Такая жуть была! Нога отдельно, на ломтики нарезанная, как колбаса. Фёдр вызвал санитаров, а нам велел по могилам прятаться.
– Ничего себе! Ты успела спрятаться?
Казя закусила губу. Говорить им или нет? Стася предупредила, что никому нельзя верить. А тут эта грудастая-глазастая…
– Не успела. Я в кафе сидела за столом. Кофе пила и лепешку ела. А потом очнулась – а передо мной Фёдр стоит, цветы в газете держит, а на газете – двадцать пятое апреля.
– Погоди, то есть ты с ноября по апрель сидела за столом в кафе?
– Получается, что так.
Лекс и Тик-Тик переглянулись.
– А сейчас… – начал Лекс.