Keeping 13

Уолш Хлоя

Сморгнув расплывчатость, я попытался сфокусироваться на стене напротив моей кровати с вмонтированным в нее телевизором и Пэтом Кенни, ведущим программы «Позднее позднее шоу», но это было бесполезно. Я продолжал отключаться, мои мысли возвращали меня к тому единственному слову, которое преследовало меня, крутилось в моем мозгу, как заезженная пластинка.

Отец.

Отец.

Отец.

— Прекрати! — Я сердито зарычал, хотя был один в комнате. — Просто, блядь, прекрати

разговаривать.

Мой разум играл со мной злые шутки, заставляя меня чувствовать тревогу и напряжение, и у меня было самое неприятное чувство внизу живота.

Мое беспокойство было настолько сильным, что я мог ощутить его на вкус.

Обезболивающие, черт возьми.

Это было то, что взбесило мою голову.

Меня никто не слушал.

Я продолжал говорить всем, что что-то не так, и они в ответ говорили мне, что все в порядке, а затем вводили мне еще какую-то чертовщину, которая в данный момент текла по моим венам.

Я знал, что они ошибаются, но я не мог видеть ясно, не говоря уже о том, чтобы понять смысл своего беспокойства.

Чем больше они не воспринимали меня всерьез, тем больше я беспокоился, пока не начал тонуть в беспокойстве по поводу чего-то, чего не мог точно определить.

Это было чертовски ужасное чувство.

В голове у меня все шло наперекосяк; только одно слово крутилось в моей голове, как заезженная пластинка.

Отец.

И только один голос повторял одно и то же слово снова и снова.

Шэннон.

Я понятия не имел, почему я так реагировал, но мое сердце билось на девяносто. Я знал это, потому что каждый раз, когда я думал о ней, аппарат, к которому я был подключен, начинал пищать и мигать.

Я плохо справлялся с тревогой. Это просто было не в моих силах. Адреналин, безусловно, но страх? Нет, я нихуя не справлялся со страхом. Особенно когда страх в моем сердце был за другого человека.

Когда мне все-таки удалось приучить себя смотреть телевизор, я продолжал думать: какого черта Пэт делает на экране? «Позднее позднее шоу» было пятничной вечерней программой, но эй, какого черта я знал? По-видимому, немного, поскольку я не мог отличить, в какой вечер недели это было.

Откинувшись на матрас, я моргнул, прогоняя сонливость, и попытался мыслить ясно.

Разъяренный, я крутил головой из стороны в сторону, ища продолжения.

Что-то было не так.

В моей голове.

В моем теле.

Я чувствовал себя так, словно попал в ловушку, узником этой кровоточащей кровати, и это было ужасно.

В ярости на мир и всех в нем, я постучал пальцами по матрасу и пересчитал потолочные плитки.

Сто тридцать девять.

Господи, мне нужно было выбраться из этой комнаты.

Я хотел вернуться домой.

Чтобы закупориться.

Да, я был в таком гребаном отчаянии, что больше не хотел оставаться в Дублине. Я переживал момент прихода к Иисусу и ничего так не хотел, как вернуться домой, в Баллилаггин, в окружении всего, что было мне знакомо.

Вернуться домой к Шэннон.

Господи, я действительно сильно облажался с ней.

Я отреагировал ужасно.

Я

был идиотом.

Внутри меня снова поднялся гнев, к которому присоединились депрессия и опустошение, которые следовали каждый раз, когда я думал о том, что ждет меня в будущем — а это происходило каждую минуту дня.

Боль? Мне было чертовски больно, но мое тело сейчас волновало меня меньше всего. Потому что я потерял контроль над своими кровоточащими чувствами. Моя голова была потеряна, я вернулся в Корк с гребаной девчонкой.

От скуки и беспокойства я взглянул в окно больницы на потемневшее небо, а затем снова на экран телевизора.

К черту это.

Потянувшись за телефоном, я дрожащей рукой пролистал список контактов, пытаясь разобрать имена сквозь дымку, пока не нашел номер, который набирал по меньшей мере двенадцать раз за последние бог знает сколько часов или дней, и нажал вызов.

С огромным усилием мне удалось прижать телефон к уху и ждать, затаив дыхание, прислушиваясь к противному звуку звонка, пока меня не поприветствовало его монотонное голосовое сообщение.

— Джоуи. — Наклонившись вперед, я попытался принять вертикальное положение, но в итоге натянул какие-то провода, прикрепленные к моему телу, которым не было никакого дела до этого. — Перезвони мне. — Выдохнув болезненный стон, когда я почувствовал покалывание в ногах, я сосредоточился на том, чтобы произнести следующее предложение без запинки. — Мне нужно поговорить с ней. — Я был почти уверен, что все равно невнятно произносил слова, учитывая, что мой голос звучал для меня по-иностранному. — Я не знаю, что происходит, Джоуи. Может быть, у меня пиздец с головой, я под кайфом, но я волнуюсь. У меня это гребаное предчувствие…

Звуковой сигнал.

— Ну и дерьмо. — Чувствуя себя полностью побежденным, я закончил разговор и бросил телефон рядом с собой, прежде чем откинуться на подушки.

Неужели у меня были галлюцинации?

Нет, я знал, что нахожусь в больнице.

Я знал, что она была здесь, чтобы повидаться со мной.

Но, возможно, я сосредоточился на слове "отец" потому, что был так удивлен, увидев здесь своего собственного отца, когда открыл глаза.

Сжав губы, я проигнорировал покалывание и онемение и попытался мыслить ясно.

Я кое-что упустил.

Когда дело касалось Шэннон Линч, мне казалось, что я всегда был на три шага позади.

Сонный, я пытался сохранять ясность в голове, но это было невозможно из-за теплого покалывания внутри, требующего закрыть глаза и погрузиться в ощущение пустоты.

"… Если ты хочешь знать, что творится у нее в голове, тогда будь добр…"

— Пошел ты нахуй, Джоуи швыряльщик, — невнятно пробормотал я, сбрасывая с себя одеяло. — Я того стою. — Опустив ноги на пол, я ухватился за стойку для внутривенного вливания и подтянулась в стоячее положение. Каждый мускул моего тела болезненно протестовал против этого движения, но я подавил его и, пошатываясь, направился к двери.