Кексики vs Любовь
Шрифт:
— Боже, какая изощренная у тебя фантазия, Кексик, — поражаюсь в лучших чувствах, — а если нет? Пообедаешь со мной?
Максимовская уставляется на меня таким тяжелым взглядом, что и слов не надо, чтобы понять, насколько короткую жизнь она мне только что пожелала.
— Эй, ну что, я разве не заслужил одно свидание, по-твоему? — задумчиво приподнимаю бровь. — Я ж тебя спас? Спас. Тефтеля бы хренушки смог поднять. Кишка ему тонка.
— Я, может, сама бы допрыгала, — ерепенится Юльчик, — и вообще, если бы не ты…
— Если бы не я, то ты бы сейчас смотрела на дохлых крысок и дохлых бобров, — возражаю, — что, это, по-твоему, достойный досуг?
— Все не просто пожрать! — не унимается Максимовская. — Хоть какая-то фантазия.
— Договорились, — легко соглашаюсь я, — значит, сегодня ты со мной пообедаешь, а потом — проверишь мою фантазию.
— В смысле? — Кексик напрягается и даже ладошкой пытается меня от себя отодвинуть.
— В смысле сходишь со мной на свидание и посмотришь, на какой креатив я способен. Должна же ты с чем-то сравнить Тефтелиных дохлых крыс!
— С чего ты взял, что я на это соглашусь вообще?
— Это ты предложила пари, Кексик, — пытаюсь обезоружить её умиротворяющей улыбкой, — я всего лишь оговорил свои условия. И знаешь что еще?
— Что? — мрачно поджимает губы Кексик.
— Я твое пари уже выиграл, — отвечаю и нажимаю локтем кнопку звонка в травмпункт.
Кажется, она даже не заметила, как я её заболтал!
Глава 9. В которой происходит короткий ряд взаимных поражений
— Бурцев, ты оборзел?
— А что такое?
Паршивец смотрит на меня бесстыжими своими голубыми глазами, хлопает противными белыми ресницами. И продолжает гладить меня по бедру. Широкой, мать её, горяченной ладонью.
Затащил меня, понимаешь ли, в эту чертову приемную, спросил, когда наша очередь в кабинет дежурного травматолога, и… Вместо того, чтобы честно посадить меня на лавочку и свалить на все четыре стороны — усадил к себе на колени и давай мне пятую точку наглаживать.
А я, блин, даже уползти от него особо не могу — и нога болит, и дурой себя посреди людной приемной выставлять не хочется.
Сейчас-то на меня какая-то уставшая тетка с оттопыренной рукой поглядывает с завистью. А узнай она, что меня ни разу не мой парень сейчас по ляжкам гладит — будет смотреть как на шалавень.
— Убери руки! — шиплю в самое ухо Бурцева, так, чтобы никто кроме него не слышал.
— Что, что? Прости, я не слышу, скажи погромче!
Господи, ну и скотина!
Жду не дождусь, когда я выйду за пределы травмпункта и вцеплюсь уже в его наглую рожу. Скажу: “Спасибо за помощь”, — я же вежливая девочка, и тут же вцеплюсь. Уже за вот это вот все.
Сгорая от беззвучной ярости и стиснув зубы, решаюсь поерзать по коленям Бурцева задницей. Ну, а что, я ж свой размер попы знаю! А у него колени, поди, не железные.
Сейчас я, взад-вперед, раз-два, раз-два, они у него заболят и…
— А!
— Гхм!
Этот многообещающий обмен междометиями имеет только один высокий смысл: мои маневры возымели не тот эффект, на который я рассчитывала. И теперь уже Бурцев смотрит на меня как голодный варвар на горячую блинную стопку. А в бедро мне упирается очень даже возбужденный, готовый к бою агрегат.
— Это что… — спрашиваю ошалело, потому что ну… Ну, я понимаю, страдать дурью ради спора. Но ради всех святых, как мог Бурцев завестись в считанные секунды? У него ведь на коленях я! Я! Не Меган Фокс, а я!
— Тебе рассказать с цензурой? Или все-таки отдать должное существующим приличиям? — Тимурчик вроде бы улыбается, но у меня все равно ощущение, что это оскал нацелившегося на дичь крокодила.
— Но как?…
— Как? — Бурцев многозначительно поигрывает бровями. — Давай, двинь попочкой еще раз, Кексик, может быть, заметишь прямую зависимость?
— Ты врешь! — категорично шиплю, попутно начиная осознавать, что по щекам растекается алый румянец смущения. — Все ты врешь, Бурцев. Ты не можешь…
— Так давай! Дерзай, — он улыбается совсем без зубов, тонкой улыбкой ядовитого змея, — если я вру, чего тебе бояться?
— Ничего я не боюсь, — скалюсь возмущенно, хотя на самом-то деле — внутри поджилки нехило так потряхивает, — тем более тебя!
— Ой ли?
Я почти рычу от бешенства и нарочно вдумчиво еще раз прокатываюсь взад-вперед по коленям, на которых сижу.
— Да блин же!
— О, да!
Его эрекция усиливается настолько, что мне приходится даже слегка выгнуться в сторону, чтобы хотя бы не думать о том, что член подо мной может взять и сломаться. Конечно, я желаю Бурцеву всякого плохого и много, много, много — но, чтоб вот так жестко лишить его мужского достоинства… Это перебор, пожалуй.
Увы мне, но выгибаюсь я в сторону не от Бурцева, а наоборот — поближе к нему, поближе к широченным плечам, и поближе к узким сухим губам, изгибающимся в коварной усмешке.
Очень, очень близко к его губам. Настолько, что я чувствую запах его арбузной жвачки. Настолько, что я вижу свое отражение в его зрачках. И голова почему-то начинает слегка кружиться.
Как будто я лечу в эту распроклятую лазурную пропасть, чтобы где-то на её дне разбиться о ледяные шипы…
Ну же, Бурцев, это же ты! Скажи какую-нибудь гадость, приведи меня в чувство, верни мой мир на место. Чего ты пялишься на меня как завороженный?
Какого черта я смотрю на твои губы и вижу каждую трещинку на них, вижу, как ты нетерпеливо касаешься их кончиком языка, пытаясь победить сухость?