Кексики vs Любовь
Шрифт:
— Впрочем, что с коровы взять, правда ведь? — бессовестно округляет глазки Юлька, на лице которой не видно и капли стыда.
— Вы… Вы… — Рохлина так трясется, будто её сейчас хватит припадок. Я делаю один шаг в сторону, перекрывая ей путь атаки на Кексика, ненавязчиво похлопывая себя по карману с телефоном. Ключ к тому, чтобы кто-то из моделей проделал быстрый карьерный спуск до продавщицы в Шестерочке у меня очень близко.
Видимо — до Лерки это доходит, потому что она все-таки делает верный выбор — переходит на скорость бешеной собаки и пулей проносится через зал ресторана.
А я только сейчас позволяю себе расслабиться и расхохотаться.
И ведь ни капли не жалко.
Сама приперлась, сама нарвалась, сама рот открыла. Не ожидала, наверное, что Юлька выбесится и решит нанести ответный удар уже от себя. Впрочем, и я не ожидал. Много чего.
— Подслушивала, значит, — широко улыбаюсь, разворачиваясь к Кексику. А она — такая удовлетворенная, с такими довольнющими глазами, что кажется, в лице Рохлиной многим своим обидчикам удар нанесла.
— Подслушивала, — Юлька грозно выпячивает грудь, — а ты что? Еще не жалеешь, что свою красотку упустил, а, Тимурчик?
Смотрю на неё секунду, вторую…
Склоняю голову набок, закусываю щеку, чтобы не рассмеяться раньше срока.
— Жалею, — серьезно киваю, предсказуемо отмечая в глазах Максимовской яркие искры вызова, — знаешь о чем?
— Ну? — соболиная бровка вызывающе выгибается.
— Что до сих пор не сделал этого…
Опускаю ладони ей на бедра, и следующим же шагом вталкиваю её в распахнутую дверь туалета.
В этот раз я дверь точно закрою!
Глава 12. В которой бушует пожар!
— М-м-м…
И это вместо: “Отпусти меня немедленно, скотина!”
Бурцев падает на меня как удав на кролика после пяти часов истощающей засады. Залепляет мне рот поцелуем, зажигает одним только прицельным сжатием моей груди. Боже! Кто учил Бурцева целоваться вот так, рьяно, бешено, с голодом подлинного упыря?
Да еще и так вкусно…
Мне бы дать Тимурчику по роже, только рука вместо этого благого дела лезет к нему под футболку, жадно прилипая кожей к горячим кубикам пресса.
Кубикам, чтоб его! Это когда у меня вообще был мужик с кубиками! А этот — еще и с банками, и подковами, и рельсами, и плитами*! Племенной, элитный жеребец — вот кого из моей первой любви выковал Бурцев. И каким-то неведомым чудом этот жеребец задирает именно мое платье.
— Ох…
Бурцев ныряет губами в изгиб моей шеи и становится жарче. Мега-горячо! И я таю, я таю, как жирное масло на раскаленном противне.
Сильнее к нему выгибаюсь. Прижимаюсь к горячему паху. К очень-очень многообещающей выпуклости там. Хочу его люто. Будто тикавшая уже несколько дней часовая бомба наконец-то взорвалась и разметала мои мозги по потолку. Теперь поди-ка дождись, когда они стекут обратно.
Да и вправду. Сколько уже можно? Можно мы уже потрахаемся и он оставит меня в покое?
Да, пожалуй, можно.
Я себе разрешаю!
— Охуенно пахнешь, — Бурцев выдыхает рвано, — так бы и сожрал!
Снова впивается в мою шею, уже с зубами.
Боже…
Боже, боже, боже…
Не должен он меня хотеть! У меня одна нога толще, чем у его бывшей жены задница. И все же, его эрекция такова, что я вот-вот рискую на ней повиснуть…
С ума сошла… Я с ума сошла. Он с ума сошел.
Иначе это просто не объяснить!
Я и не хочу. А вот руки эти, лопаты, что тискают мой зад — хочу. И губы, сползающие все ниже в ложбинку между грудей — хочу. И… Все хочу. Можно уже член в студию?
Будто подслушав мысли, Бурцев резко выпрямляется.
Я обмираю — боже, неужели до него дошло, что он делает и с кем?
А он — дергает вверх мой подол, задирая мое платье аж до груди. С ума сошел, что ли? Меня? Раздевать? В освещенной комнате?
— Стой! — мои предохранители срабатывают вовремя, я хватаюсь в ладони Тимура, резко стискиваю его запястья. — Не надо!
Его лицо замирает, затуманенные гормонами глазами будто проясняются.
— Ты не хочешь? — он выдыхает так бешено, будто намерен сжечь меня на месте.
— Хочу, — так торопливо, так жалко дергаю головой, аж стыдно, — только… Не раздевай. Не тут. Ах…
Думала — будет меня стебать.
Думала — поймет, что я хочу от него спрятать свою чертову тушу, и наконец-то протрезвеет.
Вот только Тимур в который раз за сутки расправляется с моими ожиданиями.
Нетерпеливым движением он разворачивает меня к себе спиной, роняет животом на широкую столешницу рядом с раковиной. Снова задирает спущенный мной подол, аж до пояса.
Боже!
Он же сейчас увидит!
Увидит, как кошмарно смотрятся чулки в сеточку на жирных ляжках!
Зачем я их надела вообще? Наслушалась дурацких Маринкиных советов “всегда надо быть наготове”, забылась, поддалась флеру свидания, и вот…
— Какая же шикарная у тебя попка, Кексик, — Бурцев рвет мои ожидания наотмашь и смачно хлопает меня по левой ягодице. Хлопок выходит звонкий.
— У меня-то? — выдыхаю ядовито, пытаясь украдкой заставить подол сползти чуть ниже.
— У тебя! Сладкая, зефирная, гладкая… — Бурцев почти мурлычет, будто и правда смакует кусок зефира у себя на языке. А пальцы, его бесстыжие пальцы уже нырнули между моих ног, скользнули по мокрой узкой полоске. Последней границе. Которую вот-вот смоет к чертовой матери.
— Мой Кексик уже готов? — Бурцев шепчет хрипло, бархатно, склоняясь губами к чувствительной коже за ухом. А сволочные, гадские пальцы дразнят и бесят, скользя и приплясывая по скользкой ткани. Клитор под ней — и так горячий, и так пылающий, начинает гореть и пульсировать.
— Я готова. Можешь запекать! — рявкаю, нетерпеливо подаваясь назад. Каким-то неведомым пятым чувством я знаю — Бурцев уже расстегнул штаны. И я найду там только член, горячий член…
— Ох…
Я думала — поддразнить.