Кенгуру в ночи
Шрифт:
Есть вопросы, которые нельзя задавать.
Есть ответы, которые нельзя знать.
И есть отношения, которые никогда не изменятся. Сколько бы ты в этот вечер не выпил, и как бы вам не было хорошо вдвоем.
— По рукам?
И он кивнул, мысленно прощаясь с прошлой жизнью: — По рукам! Когда приступать-то?!
Так он оказался в пансионате. Хотя справедливости ради, пансионатом это здание было давно, еще в советские времена, причем, пансионатом, рассчитанным на элиту. Грязевые ванны, косметические процедуры, лучшее медицинское оборудование. Здесь не только эффективно лечили от душевных
В период перестройки особнячок отдали в другие, менее предприимчивые и хозяйственные руки, и он незаметно пришел в запустение, дороги развезло, персонал разбежался, стены обветшали, белые колонны потрескались. Так бы и стоял он на берегу черного матового озера, если бы не «Звездная Академия». Не успели оглянуться, как здание приватизировали, отремонтировали, обучили персонал и запустили первых слушателей.
Поначалу Белому карлику здесь понравилось. Чистый воздух, бесплатный номер — евростандарт — со всеми удобствами, отличное меню с пикантными деликатесами, вполне приличный контингент, с которым можно не только в картишки перекинуться, но и на звезды посмотреть. Идеальная работа!
Пару раз он даже завел амурные отношения с пухленькими студентками. Обмирая от страха и сладкого предвкушения, рвал сирень, потом черемуху, лазал в окно и до самого утра слушал воркующих соловьев, пока юркий язычок подружки исследовал его некрасивое жирноватое тело.
В конце месяца он исправно докладывал о контингенте (не забыв заложить и своих постельных граций), после чего получал зарплату в пухлом конверте. Деньги. Много денег. Как и обещал его спаситель. Как и предсказывали звезды. К остальным предостережением он не стал прислушиваться, какая смерть, когда жизнь столь прекрасна?!
Освоившись, он заметил некоторую странность: люди здесь долго не задерживались, максимум неделю-две. А потом бесследно исчезали. Им на смену приезжали новые слушатели. И так до бесконечности. Человеческий конвейер во имя великой науки — астрология.
Заметил Белый карлик и еще одну странность: несмотря на рекламу (курс гипноза, магические практики на свежем воздухе, опыты ясновидения и дни духовного просветления), гостей пансионата ничему не обучали. На вопросы особенно пытливых и жаждущих прикоснуться к науке, ласково отвечали: время не пришло. Ешь, спи, отдыхай. Этим они и занимались.
Гости ходили либо квелые и вялые, либо, напротив, впадали в необъяснимую агрессивность. Пару раз он даже оттаскивал разъяренных слушателей, готовых сцепиться из-за лишней булочки в столовой. Только потом он понял, что во всем виноваты наркотики. Недаром обслуживающий персонал всегда питался отдельно, из особого котла и отдельной посуды.
Но зачем травить здоровых нормальных людей, не имеющих ни семьи, ни близких родственников? Ответа на этот вопрос он, как ни старался, так и не нашел. А, может, интуитивно боялся узнать правду.
К июлю месяцу ему надоел и номер в стиле евро-стандарт, и пухлый конверт, и доносы. Надоели ему и слушатели. Он перестал различать лица и запоминать имена, легче всего было присвоить им порядковый номер. Он так и докладывал на ковре у начальства: «Сорок первый склонен к внезапной агрессии и нанесению тяжких телесных повреждений. Шестьдесят четвертая
Именно от скуки и какой-то необъяснимой сосущей тоски, от которой уже ничего не спасало, Белый карлик принялся развлекаться: у каждого новенького спрашивал персональные данные и составлял гороскоп. Просто так.
К концу августа у него накопилось несколько пачек таких карт. Тенденцию он уловил не сразу: потребовалось несколько месяцев, чтобы сопоставить некоторые данные. Обладай он аналитическими способностями, додумался бы мгновенно. Помог случай.
В один из заездов приехала пара новобрачных — Карина (номер семьдесят три) и Стас (номер семьдесят четыре). Оба красивые, молодые, трепетно и нежно влюбленные друг в друга. Несоответствие характеров (она — холерик, он — меланхолик), как минус и плюс, гарантировало долгую сексуальную притягательность. Первые дни парочка не вылезала из двухместного люкса, прерывая любовные утехи лишь на обед и ужин. По распоряжению администрации, еду им носили в номер. Официантка потом рассказывала, захлебываясь от восторга:
— Такие они красивые, ну, как в кино, ей-богу. Лежат, обнявшись, ноги-руки сплели. Поцелуями балуются. У нее волосы — золотое руно. Длинные, волнистые. А мужик — ох! Не бывает таких мужиков, девочки. Фантастика. Если бы у меня такой был, все бы для него сделала.
Поставила поднос на столик и шепотом спрашиваю: «Вы кушать-то будете?». Да где там. Не слышат, целуются.
— Еще бы им не целоваться, — хмыкнула администраторша. — У них поди медовый месяц в самом разгаре, только неделю назад поженились. Оба сироты, в детском доме выросли, знают друг друга с детства. Я анкеты читала. Романтическая история, ничего не скажешь. Такую любовь ничем не проймешь.
В пансионате им завидовали, но зависть была доброй, без оттенка злобы и неприязни. Даже сам Белый карлик расчувствовался, наблюдая, как они гуляют под луной, взявшись за руки. Романтика, блин! Если бы сам не увидел, не поверил бы, что в начале двадцать первого века возможна такая искренняя и нежная любовь.
Он пропустил тот момент, когда отношения между новобрачными испортились. Не доглядел. Слишком уж яркой была луна и слишком красивыми — звездами. Услышал лишь пронзительный, почти животный крик — не поймешь, мужской ли, женский, а потом еще один — низкий, человеческий, полный боли и горя.
В истории пансионата этот эпизод остался лишь в нескольких строчках, записанных в общем журнале: «Номер семьдесят третий (Карина Остроумова) при невыясненных обстоятельствах нанесла несколько ножевых ранений семьдесят четвертому номеру (Станиславу Остроумов)». Коротко и ясно.
На следующий день Карину увезли.
Но еще долго Белый карлик помнил крутой склон перед озером, куда он прибежал первым, услышав крики. Распростертую мужскую фигуру с кровавым пятном на белой рубахе и женскую, склонившуюся над ним. На лице Стаса застыло выражение детского удивления. Карина была в шоке. Ползая вокруг мужа, ощупывая его окровавленными руками, она тупо бормотала: