Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера
Шрифт:
– Если бы я захотел потягаться с вами в пересказе сальных анекдотов, – сказал он наконец Мельнику, – то рассказал бы одну историйку про человека вашей профессии. Уж я бы на вас отыгрался! Но мне не хочется. Я уже стар. Не хочу пачкать губы всякой грязью, рассказывая про рогатого мельника. Прошло время, когда я ел свежую травку. Теперь я питаюсь только зимним сеном. Знаю: седина выдает мой возраст. Да и душа моя поизносилась. Она заплесневела – совсем как ягода мушмулы, которая созревает и гниет одновременно. Ее бросают в мусорную кучу или в солому, и там она лежит, пока не начинает разваливаться, как голая задница. Вот так и старики. Мы начинаем гнить, не успев дозреть. Конечно, мы еще можем срезать каперс, пока игрец играет на дуде: нас всегда щекочет желание. Такова наша
Гарри Бейли, наш Трактирщик, выслушал все это, а потом решительно обратился к Мажордому:
– Уж не проповедь ли вы вздумали нам прочитать? Разве вы священник? Не похоже. Тот дьявол, что превращает мажордома в священника, точно так же способен превратить сапожника в морехода, а молочника – в лекаря. Может быть, лучше просто начнете рассказ? Мы уже в Дептфорде, и уже половина восьмого утра. Вскоре мы будем в Гринвиче – этом рассаднике негодяев. Уж я знаю, чт'o говорю. Я сам там когда-то жил. Ну, что? Пора, старина Мажордом! Начинайте.
Освальд-Мажордом добродушно выслушал эту отповедь.
– Итак, собратья паломники, – сказал он, – слушайте и, пожалуйста, ничего не пропускайте мимо ушей. Что ж, я продолжу в том же духе, что и Мельник. Как говорится, клин клином вышибают. Этот пьянчуга уже рассказал нам, как обманули плотника. Ему ведь известно, что я тоже плотник. Ну, так что же? Тогда, с вашего позволения, я отплачу ему той же монетой. Я расскажу вам сальный анекдот о мельнике. Он увидел соринку в моем глазу и не заметил бревна в своем. Ладно, сэр, надеюсь, вы еще сломаете себе шею.
Рассказ Мажордома
– Недалеко от Кембриджа, в Трампингтоне, течет очаровательная речка; через эту речку перекинут мост, а у моста стоит мельница. Кстати, все, что я вам собираюсь рассказать, – чистая правда. Итак, да поможет мне Бог. Там много лет жил и работал один мельник. Он был горделив и ярок, как павлин. Он важно расхаживал по своему маленькому королевству. Ловил рыбу в речке, играл на волынке; сам чинил сети и крутил токарный станок; ловко боролся и метко стрелял из лука. У пояса он носил кортик с острым как бритва лезвием, а в кармане небольшой кинжал. Смею вас заверить, никто не отваживался переходить ему дорогу. К тому же в штанах он прятал шеффилдский нож.
Лицом мельник был толст, а нос его походил на бульдожий; вдобавок, был он совершенно лыс. Чем больше он важничал, тем больше его боялись. Он божился, что за любую обиду отомстит семикратно. Но вот где крылась правда: мельник подворовывал. Он недовешивал зерно и муку. Мошенник никогда не упускал случая сплутовать. Как же его звали? Гордец Симкин – так все называли его. Жена его происходила из знатного семейства, а ее отец был священником в городке, где они жили. Родилась жена мельника, как говорится, не с той стороны одеяла, ну да что за беда? В приданое отец дал за ней Симкину целую коллекцию медной посуды – так отчаянно желал он заполучить в зятья мельника. А мельника, в свой черед, приводило в восторг то, что девушку воспитывали монахини. Он ведь хотел жениться на девственнице – причем на образованной девственнице. Так он думал сохранить свою честь – честь свободного человека. Она была такая же гордячка, как и сам мельник, и бойка на язычок, будто сорока. Надо было видеть их вместе, когда они отправлялись в город! По церковным праздникам он всегда шествовал впереди, покрыв голову капюшоном, а жена шла за ним следом – в плаще из красной ткани. Того же цвета были чулки на Симкине.
Все называли ее не иначе, как «дамой», потому что не хотели связываться с мельником. Если бы какой-нибудь юнец попытался заигрывать с его женой или просто подмигнуть ей, то Симкин прикончил бы его на месте ударом кортика, кинжала или ножа. В этом можно не сомневаться. Ревнивые мужья всегда опасны – так, во всяком случае, следует думать их женам. И хотя мельничиха была незаконнорожденной (вот досадная мелочь!), чванством от нее разило, как разит от воды, застоявшейся в сточной канаве; на всех она смотрела свысока. Была дерзка и самодовольна. И из семьи-то она благородной да прославленной, и воспитание-то у нее монастырское – никто ей в подметки не годился! Ну, это она сама так про себя думала.
У мельника и его жены было двое детей – девушка не старше двадцати лет и полугодовалый мальчик. Это был славный малыш, который резвился в детской кроватке. Дочь тоже удалась на славу: курносая, как и папаша, но стройная, ладно сложенная. У нее были глаза серые, как крылья голубки, широкий зад, красивые волосы и груди, словно спелые дыни. Она пользовалась успехом – ну, вы понимаете. Дед-священник души в ней не чаял. Он решил, что сделает ее единственной наследницей: пусть ей достанется все его городское имущество – и дом, и все остальное, а потому, конечно, толковал о ее замужестве. Он хотел найти внучке мужа из знатного и старинного рода, ведь богатства Святой Церкви должны посвящаться тем, кто происходит от Святой Церкви. Крови Святой Церкви следует воздавать почести, пускай даже при этом истребляется сама Святая Церковь. Таково было его убеждение.
А мельник взял в свои руки всю торговлю в округе. Он один забирал себе все зерно, всю пшеницу и весь солод. Одним из его клиентов был Тринити-колледж Кембриджского университета, посылавший ему свои запасы зерна для помола. И однажды случилось так, что эконом этого колледжа, заправлявший хозяйственными делами, тяжело заболел. Думали даже, что он умрет, – и, не желая упустить своего, мельник украл побольше зерна и муки. Он украл в сто раз больше, чем обычно. Прежде он был осторожным, благоразумным вором; теперь же, когда эконом ему не мешал, он вконец обнаглел. Декану колледжа это не понравилось. Он сделал мельнику выговор – выбранил его за подобные нечистые делишки. Но мельник только бушевал и божился, что ничего знать не знает. И, как обычно, это сошло ему с рук.
В колледже жили двое бедных студентов – Джон и Алан. Оба были родом из городка под названием Ньюкасл – это где-то на севере Англии. А может, и нет, не знаю. Ну, так или иначе, школяры эти были, мягко говоря, весельчаки и шалуны, и вот, забавы ради, они попросили у декана разрешения ненадолго отправиться в Трампингтон и поглядеть, как работает мельник. Они не сомневались, что плут обвешивает колледж, и заверили декана, что красть зерно они ему больше не позволят – или хитростью, или угрозами. Школяры давали голову на отсечение, что им это удастся. Хорошенько поразмыслив, декан дал им разрешение отправиться на мельницу. И вот Алан навьючил на лошадь мешок с зерном, и оба студента стали снаряжаться в путь, прихватив меч и круглый щит, ведь сельские дороги небезопасны. Но проводник им не требовался – Джон знал дорогу.
Они приехали на мельницу, и, пока Джон сгружал зерно, Алан болтал с мельником.
«Рад тебя видеть, Симкин, – сказал он. – Как поживают твоя жена и твоя славная дочка?»
«Как дела, Алан? А-а, Джон! Что вы тут делаете?»
«Ну, Симкин, нужда не признает законов. Тот, у кого нет слуг, должен сам себя обслуживать. Иначе ему каюк! Ты слыхал, что наш эконом совсем плох стал?»
«Слыхал».
«Даже зубы у него болят. Плохи дела. Так что мы с Аланом сами приехали сюда смолоть зерно и привезти в колледж муку. Ты нам поможешь?»