Керенский. В шаге от краха
Шрифт:
Керенский только хмыкнул на эти слова, он-то хорошо знал, кто и как победит.
— Ты ошибаешься, Карло, они возьмут всё, не оставив нам ничего.
— Перестань, — уже разозлившись, ответил Чхеидзе. — Ничего они не возьмут. Мы не дадим им взять власть полностью. Пусть тешатся своими иллюзиями. Пусть агитируют армию и рабочих. Всё это играет нам только на руку. Армия и флот и так почти деградировали, и в этом есть и твоя с профессором Соколовым заслуга. Вы вместе создали гениальный приказ № 1.
Война долго продолжаться не будет, а если офицеры поймут, куда их ведут, они совершат
— Я подумаю, — нехотя произнес Керенский, выслушав Чхеидзе. — Я подумаю… Может быть, приеду. Но обниматься с ним не буду, не по чину вождю революции обниматься с «отдыхающим».
— Эээ, вот только не надо обид, дарагой. Все мы люди, все мы человеки. Не хочешь, не приезжай, но и мешать не надо.
— Хорошо. Твои слова для меня, как бальзам на истерзанную самодержавием душу.
Чхеидзе довольно рассмеялся.
— Вот и хорошо, дарагой! — и хлопнул Керенского по плечу. — Вот таким ты мне и нравишься. У тебя всё получается?
— Почти.
— Э, всегда всё почти. Всё у тебя получится. Мы поможем. Чернов поможет, Савинков поможет. Мы сила, и Львов будет слушать только нас. Остальные тоже побоятся или просто связываться не будут. У всех свои интересы, дарагой, у всех. Не переживай, работай и всё получится. До свидания, Саша.
— До свидания, Карло.
От Чхеидзе Керенский сразу же поехал к себе. Зайдя в кабинет, позвонил и назначил встречу с Юскевичем. С ним нужно было обсудить много назревших вопросов, а заодно узнать, готов ли он к проведению акций.
Но не успел Керенский выйти из кабинета, как в очередной раз зазвонил телефон.
— Алле?
— Саша, это Гиппиус. Ты почему к нам домой не захаживаешь? Есть о чём поговорить с тобой и мне, и Диме (Мережковскому). Ты совсем забыл, как мы весело проводили время в «Кабаре бродячая собака». А ведь было весело.
— Эээ, Зинаида.
— Брось ты этот официоз, Саша. Можешь приезжать на нашу квартиру в любое время. А можешь посетить «Привал комедиантов». Ты помнишь, где он сейчас обосновался, после закрытия «Бродячей собаки»? Нет? Ты просто ужасен. Марсовое поле, 7. Каждый день после полуночи тебя там ждут. Не спорь! Ты сможешь общаться, смотреть театральные постановки, и многое узнаешь, если конечно, захочешь.
— У меня сейчас очень мало времени. Буквально каждая минута на весу, но я обязательно буду, обязательно. Спасибо, Зин….
— Ну, будь. Несомненно, это должно пойти на пользу, господин министр.
И в трубке послышался громкий хохот рыжей близорукой ведьмы. Бросив трубку, Керенский ещё несколько секунд ошарашенно прислушивался к самому себе и никак не мог понять, почему он так легко повёлся на этот разговор. С этой женщиной он словно бы общался буквально вчера, словно знал её всю жизнь и продолжал удивляться.
— Вот же, ведьма, — вслух сказал он. Надо же так влезть в мозги абсолютно простым способом.
Но нет, не поедет он в этот самый «Приют комедиантов», ему нужно подготовиться к приезду более суровых лицедеев, чем те, которых он может встретить там.
Керенский усмехнулся собственным мыслям.
«Но где бы взять подходящего журналиста и обойтись при этом без посредников. Вот в чём вопрос. И ведь не спросишь больше ни у кого. Доверия потому как нет. Надо ехать к этому издателю, кажется, Борозину, может, он подскажет кого погаже. А пока необходимо нанести визит Юскевичу».
Усевшись в подъехавший автомобиль, Керенский был доставлен к углу одного из неприметных зданий. Нырнул в колодец двора, прошёл насквозь ещё один двор, и уже в парадном совсем другого дома встретился с Юскевичем. Они кивнули друг другу и, не выпуская из кармана пальто рукоятки двух заряженных пистолетов, Керенский проследовал за ним в подъезд.
Чувствуя себя, как исполнитель роли в плохом детективе, Алекс шёл за своим провожатым. Уверенности он не чувствовал. Только страх и ожидание худшего. Но для себя он давно решил, что будет продолжать плести интриги и сопротивляться, насколько сможет. Слава армии родной! За тот год, что он с трудом и без всякой радости отдал ей, его научили стрелять. Там, правда, это учили делать из автомата, но пистолет был проще.
По вечерам Керенский даже тренировался, стреляя по воронам из револьвера и браунинга. После того, как были убиты несколько птиц, они перестали подлетать к окнам Мариинского дворца. Кошек, к сожалению, не было, а то можно было потренироваться и на них. Но так, скорее, для острастки, чем для тренировки. Недаром народ пословицу придумал, что надо сначала на кошках тренироваться. Видимо, все дневники Николая II читали.
Оказываясь на набережной, Керенский расстреливал любую щепку, проплывающую по реке, тренируя точность. В том, что личное оружие может пригодиться, он не сомневался. Время сейчас было такое. На пост министра надейся, а револьвер, всё же, держи наготове и под рукой. Мало ли что. Или, точнее, кто!
Жаль, Алексу, как и многим, нравился маузер, да и парочка гранат не помешали бы. Но местные «бомбы» были плохого качества, и Керенский опасался их у себя держать. Маузер же был большим, и его невозможно было носить скрытно. Вот он и довольствовался браунингом и револьвером.
Револьвер был надёжнее, а браунинг скорострельнее, с ними Алекс чувствовал себя вершителем судеб людей. Был у него и запасной американский револьвер, небольшого размера, на всякий, самый последний случай. Боялся он дико, вот и пытался подстраховаться. В общем, Керенский себя чувствовал вооружённым и очень опасным, вплоть до идиотизма, но ничего с этим поделать не мог.
Он очень боялся, что его убьют и боялся стрелять сам, потому что не убивал никогда. Оттого так и потели руки, крепко сжимающие рукояти пистолетов. Осознавая в глубине души, что не во всех случаях они могут спасти, он, тем не менее, с оружием не расставался. Тяжёлый воронённый металл смертельной игрушки придавал Алексу уверенности в своих силах и заставлял бросаться в самые отчаянные авантюры.