Керенский. В шаге от краха
Шрифт:
Глава 13. Происшествия
"Если гаснет свет — я ничего не вижу. Если человек зверь — я его ненавижу. Если человек хуже зверя — я его убиваю. Если кончена моя Россия — я умираю." З. Гиппиус
Тринадцатое апреля, как и положено тринадцатому числу, началось со звонков и лихорадочного решения разнообразных проблем: начиная от разбора обращений граждан, выслушивания рыдающих дамочек по телефону и заканчивая подписанием юридических документов.
А между тем, уже пора было
Удивительным было то, что значительную часть информации о себе любимом Керенский узнавал уже постфактум. Выяснилось, что в друзьях у него были разнообразные лица, как из числа революционеров, так и из числа либерально настроенного бомонда. А вообще, литературно-театральный бомонд бывает каким-нибудь другим?
К этим друзьям причислялись и Зинаида Гиппиус, вместе с мужем Дмитрием Мережковским. «Их надо было бы тоже посетить», — подумал Керенский. — Но когда и зачем?»
Как бы то ни было, сейчас автомобиль нёс его прямиком в Петросовет.
Подъехав к Таврическому дворцу, машина остановилась у парадного подъезда, выходившего на Шпалерную улицу. Керенский, легко спрыгнув на землю, захлопнул дверцу и отправился внутрь здания на встречу с Чхеидзе.
Таврический дворец производил унылое впечатление и за всё время отсутствия Керенского стал только грязнее. Паркетные полы с трудом выносили не свойственную им нагрузку, а залы на втором этаже только чудом не проваливались вниз, держась благодаря архитекторскому гению и большому запасу прочности. А ведь там заседали тысячи людей.
Попав в здание, Керенский отправился на поиски Чхеидзе. В зале заседаний его не было, в актовом зале тоже. В библиотеке находились совсем посторонние люди. В конце концов, Керенский нашёл своего партийного «товарища» в одном из кабинетов, где тот разговаривал с большевиком Шляпниковым.
Шляпников был ещё тем оригиналом, выходцем из староверческой среды. Рос он в приёмной семье и работал вроде как рабочим. Но с началом своей революционной деятельности большей частью жил в Европе, будучи рабочим и там. Отчего отлично знал и немецкий, и французский языки. Не правда ли, полезное умение?
— А вот и наш уважаемый Александр Фёдорович! Весь в делах, весь в заботах, — тепло, но иронично обратился Чхеидзе к подошедшему Керенскому. — А мы тут с большевиками обсуждаем приезд их товарищей во главе с Владимиром Лениным. Совсем недолго ждать осталось.
— Когда они приезжают? — осведомился Керенский
— Приезжают шестнадцатого апреля.
— Угу, значит, осталось всего лишь три дня, — кивнул сам себе головой Керенский.
— Ты, Саша, встречать-то пойдёшь их делегацию?
— Я? Зачем? Своих товарищей по партии я встретил с удовольствием, а лидеры других партий, которые проводят всё своё время за границей, меня интересуют слабо.
— Ну что ты, право! — рассмеялся Чхеидзе. — Все мы делаем одно дело — революцию! Ты — здесь, он — там!
— Не согласен с тобой, Карло (грузинское имя Чхеидзе). Мы с тобой непосредственно участвовали в организации революции. Рисковали, волновались. Нас могли и арестовать, и сослать, и убить, наконец. А кто-то в это время руководил своей партией из Швейцарии, катаясь на лыжах в Альпах.
Шляпников, всё это время стоявший рядом и внимательно прислушивающийся к словам Керенского, на этой фразе вскинулся и уже приготовился сказать что-то резкое, но Чхеидзе остановил его рукой.
— Падажди, нэ горячись, дорогой. Для этого были определённые обстоятельства. Мы же должны уважать друг друга и помогать своему брату революционеру.
— Что? Кто будет помогать мне? Ленин? Руководить министерством? Фантастика!
Тут Шляпников уже не выдержал и встрял в разговор, разразившись длинной, высокопафосной тирадой.
— Наш вождь, Владимир Ленин, неимоверными усилиями пробивается к нам, чтобы помочь разжечь огонь революции дальше и не допустить того, чтобы он угас. Монархисты и контрреволюция уже готовы поднять свою многоликую голову. Вы же, товарищ Керенский, не способны управлять ничем. Да и не только вы. ВСЁ Временное правительство не справляется. В городе орудуют банды, а милиция бессильна. Возле булочных стоят неимоверные очереди. Хлеба на всех не хватает, а вы даже своего собрата по оружию не хотите встречать. Но ничего. Приедет Ленин, и мы наведём везде порядок. Железной рукой заставим всех плясать под нашу дудку. Всех к ногтю. И…
— Хватит, — жёстко оборвал его Керенский. — Когда приедет, тогда и посмотрим, а сейчас я попрошу оставить нас, у меня сугубо конфиденциальная информация для Председателя Петросовета, и вас она не касается. Мне, как его товарищу, неудобно обсуждать служебные вопросы в присутствии всего лишь члена Петросовета, — почеркнул предпоследнее слово Керенский. Но Шляпников подтекста не понял.
Нахмурившись и процедив несколько мало разборчивых слов, он медленно удалился из кабинета, демонстративно и громко хлопнув дверью. С многострадальной стены кабинета Таврического дворца мелкой струйкой посыпалась штукатурка. Плотно закрывшаяся дверь отгородила посторонние звуки и дала возможность Керенскому пообщаться наедине с Чхеидзе.
— Послушай, Карло! Зачем тебе конкуренты? Зачем с помпой их встречать? Они же сразу приступят к самой оголтелой агитации, никого и ничего не стесняясь. Ты же меньшевик, у вас с ними идейные разногласия. Ты «оборонец», а Ленин за сепаратный мир, он против войны вообще, и против войны до победы, в частности. Что будет, когда он приедет? Его надо арестовать, а не встречать с оркестром и под барабанный бой.
— Эээ, друг, не всё так просто. У нас с ним идейные разногласия, но мы по-прежнему состоим в одной партии. Нас попросили не мешать его приезду, а если ты его арестуешь, то у тебя возникнут проблемы и прервётся твоё восхождение к власти. У него свои задачи, у тебя свои. Так не будем никому мешать в этом. Всем власти хватит. Пусть и он получит свой кусок славы. Победим всё равно мы вместе.