Керенский. В шаге от краха
Шрифт:
— Это у них комплекс звериного оскала империализма, но мы, революционеры, живём другой жизнью и идеалами. Прошу вас, уважаемые солдаты и рабочие, воспользоваться данной вами властью, чтобы облегчить условия содержания некоторых заключённых и освободить тех, кто готов с нами сотрудничать на благо Свободной России.
Пауза была недолгой. Снова со всех сторон послышались возгласы.
— Разрешаем! Чего уж там! Мы же и вправду не звери! Только тех, кто полезен!
— Огромное вам человеческое спасибо, — отреагировал на это Керенский. — Я выполню ваш наказ, дорогие делегаты.
И,
Его уже откровенно там заждались, что сразу же и показали. Как только он вошёл, к нему обратился председатель Петросовета Николай Чхеидзе.
— А ми вас ждём давно, товарыщ Керенский. Нэхорошо так поступать! У всех митинги и выступления.
— Извините, товарищи! — сразу же деланно покаялся Керенский. — Сначала меня задержали рабочие, что встретили у входа. А потом, в силу непреодолимых обстоятельств, меня буквально затащили в зал заседаний, чтобы заслушать доклад о проделанной работе министерства юстиции на благо революции.
— Ну, и что вы им сказали? — с усмешкой спросил Плеханов, приподняв подбородок с торчащей на нём редкой бородкой.
«Сидел бы ты молча, старый козёл, — нелицеприятно подумал о нём Керенский. — Размекался тут, французский ставленник. Прямиком из Ниццы мчался в Россию. Одни сюда, другие, опосля, обратно. Шило с мылом поменяли местами. С пляжа на революционный бал. Клоуны! Ладно, посмотрим».
— Вы меня вызвали для отчёта или поговорить на другие темы?
— Отчёт вы дадите князю Львову, — ответствовал ему Плеханов, с ходу взяв на себя обязанность быть главным в этом допросе. — Всех здесь присутствующих интересует один, но очень важный вопрос… А именно, на каком основании вы выпустили царских чиновников, заключённых в тюрьму за свои преступления перед народом Российской империи?
Керенский только усмехнулся про себя.
— Я только что получил на это разрешение делегатов Совета солдатских и рабочих депутатов. Они полностью поддержали моё решение. А, кроме того, мною были выпущены только те, против кого не было найдено ни одного факта злоупотребления властью. Большинство царских чиновников я заключил под стражу по своему собственному почину, дабы они не мешали свершиться Февральской революции (реальный факт).
Мне пришлось выдёргивать ядовитые зубы гадюке самодержавия, и после того, как ядовитые зубы выпали, змея реакционной власти больше не представляет опасности. Большинство из выпущенных мною согласились сотрудничать с новой революционной властью. Глупо не воспользоваться их умениями себе на пользу.
— Вы врёте! — не сдержал эмоций один из большевиков, кажется Залуцкий.
Керенский повернул к нему голову.
— Судя по вашей логике, я вру всегда. Но что сделали вы для революции? Где вы были в то время, когда я лично арестовывал царских министров? У себя дома или на партийной квартире, обсуждая программу своей партии?
Залуцкий опешил и не нашёлся сразу, что сказать.
— Ваши заслуги перед революцией всем ясны. Но непонятна цель освобождения царских преступников, — решил внести свою лепту
— Я уже объяснял. Все самые одиозные деятели сидят. Мы же не звери! Смертная казнь отменена, народ победил. Россия свободна!
— Александр Фёдорович, перестаньте говорить лозунгами, — мягко прервал его спич меньшевик Скобелев. — Вы отдаёте отчёт в своих поступках и их предполагаемых последствиях?
«Есссстессственно!» — усмехнулся про себя Керенский, но не стоило это говорить вслух, для расспрашивающих его господ-товарищей были заготовлены совсем другие фразы.
— Я уже говорил о своём отношении к мерзким царедворцам. Те, кого я посчитал нужным выпустить из тюрьмы, были отпущены либо под залог, либо под домашний арест. И следствие по многим из них продолжается.
— Ну, если так, — несколько разочарованно проговорил Скобелев, — тогда ладно. Мы не должны потворствовать «бывшим».
И тут Церетели, молчавший все время и вроде как бывший на стороне Чхеидзе и собственно самого Керенского, неожиданно показал зубы поднаторевшего в ссылке и тюрьмах кавказца.
— У меня есть сведения, уважаемый министр юстиции, что вами выпущены на свободу деятели русских монархических организаций: доктор Дубровин и боевик-черносотенец Юскевич-Красковский.
Это был серьёзный ход, оказавшийся для Керенского неприятным сюрпризом. На несколько секунд в помещении библиотеки повисла неловкая, даже можно сказать, угрожающая пауза. По губам членов Петросовета проскользнула улыбочка. У кого-то ехидная, у кого-то понимающая, а у кого-то злая или недоумённая.
— А вы в курсе того, что это мною лично были даны указания о задержании обоих этих деятелей? (реальный факт).
— Ммм…
— У вас есть время, вы можете проверить, если не знаете.
— Да, так и было, — подтвердил Чхеидзе, который хорошо знал все эти события, мимоходом взглянув на Церетели. Но тот не сдавался.
— Допустим! Но они ярые антисемиты и жизнь многих наших товарищей в связи с этим находится в опасности, — уставившись на Эрлиха, парировал Церетели.
Здесь у Керенского был неоспоримый козырь.
— Не передёргивайте, уважаемый Ираклий Георгиевич. Дубровин отродясь антисемитом не был, а потому и не опасен. Вся их организация разгромлена во время первых дней февраля (реальный факт) и они бессильны что-либо сделать. Народ отвернулся от них, от царя и от церкви. Поэтому я и отпустил Дубровина, увидев, что он осознал всю глубину провала, своего и своей партии «Союз русского народа». Нет ничего приятнее, чем смотреть на раздавленного поражением врага.
Эта фраза словно губкой смыла с лиц всех присутствующих разные улыбки.
— Что касается Юскевич-Красковского, то после ареста он перестал заниматься своей деятельностью и стал смотрителем архива партии, называемой «Русский народный союз имени Михаила Архангела». Он уже давно отошёл от боевой деятельности, проиграв её эсерам во главе с Борисом Савинковым. Юскевич не представляет опасности. В крайнем случае, мы совместно с Борисом найдём его. Свободных камер полно и палачей тоже.
Упоминание о Савинкове и тюрьме сразу внесло большую ясность, и Церетели замолчал.