Кесарь
Шрифт:
Одному Богу ведомо…
Только и остается, что молить Господа о милости, а Царицу Небесную о заступничества!
Украдкой смахнув набежавшую на ресницы слезу, Рада перехватила платку с пирогами, протянув его Глафире:
– Вот матушка, готовы пирожки княжеские.
Последняя же, прищурив густо подведенные сурьмой глаза, только цокнула языком:
– Вот сколько раз я просила, чтобы ты украсила их резной строчкой из теста?! Будущего царя потчуешь! Видела бы ты царский стол – там пироги так и вовсе украшены фигурами львов аль единорогов, да всадников в панцирях!
Рада едва
– Так жесткие, сухие и невкусные те украшения. А муки пшеничной у нас не столь много, чтобы на единорогов ее тратить…
В иные времена Глафира за такой ответ могла бы и тряпкой какой стегнуть – но сейчас лишь подвела глаза, после чего неожиданно спокойно приказала:
– Ладно, твоя правда... Сегодня сама отнесешь пироги в шатер княжеский, мне не до того.
Рада с поклоном кивнула, после чего, переложив пироги в деревянный короб, повесила на шею его расшитый ремешок – и, накинув душегрейку, покинула срубленную для кухарок избу, невольно посмеиваясь в душе над Глашиным «не до того». Ну как же, как же… Вестимо, очередное свидание намечается с любезным другом?!
Да Глафиру после встречи с Антонием не узнать – не ходит, а выступает, словно плывет по воздуху; взгляд из едкого и дотошного стал задумчиво-мечтательным, а движения мягкими и плавными… И речь спокойной. То бранилась за любую мелочь, а теперь голос повысит, лишь когда кто из кухарок совсем оступится. Ну, ровно как сегодня сама Радой, едва не перевернувшая латку с пирожками!
А уж каково было удивление стрелецкой женки, впервые увидевший Глашу в нарядной расшитой рубахе, да с одной (!) тугой косой незамужней девицы (а не двух вдовьих), в простом платке без повойника, да с натертыми вареной свеклой щеками и губами… Глафира – женщина в теле, но до недавнего времени она совершенно не казалась Раде хоть сколько-то красивой - вдова не ухаживала за собой. Но после встречи с Антонием… Что же, теперь от старшей над кухарками и глаз не оторвать! Оно уже и стрельцы из княжьей охраны облизываются на сочную молодуху, у которой все что нужно нарядами подчеркнуто, все при ней!
И все бы хорошо – вон, у княжьих кухарок совсем иная жизнь началась… Но совсем не нравится Раде обрусевший фрязин Антоний, хоть и держит она свое мнение при себе – а о любушке Глафиры знает лишь с ее слов.
Оно, конечно, понятно, отчего старшая над кухарками так впечатлилась встречей с фрязиным. Точнее, сыном природного фрязина из далекой Генуи, некогда служившего в войске Иоанна Четвертого, и женившегося на хорошенькой купеческой дочке. Рада как-то сама услышала, что Антоний сравнивал Глашу со своей матерью и находил в их внешности много схожего… Причем произношение полуфрязина было очень чистым – а вот сама речь необычайно обходительной.
Но не только красивыми речами полюбился Антоний Глафире!
Одетый в дорогой польский кафтан, с всегда красиво причесанными длинными волосами и аккуратно постриженной бородкой, высокий и стройный фрязин действительно производит впечатление! Рада невольно сравнивала внешность Антония с ликом несколько неопрятного, вечно нечесаного Тимофея с его нередко всколоченной
Вот только сама Рада пару раз ненароком отметила, что взгляд этих самых «омутов» украдкой останавливаются именно на ней – и обжигал ее с совершенно иным выражением… Вот когда Антоний, приходивший за Глашей на кухню уже трижды, смотрит на неё, взгляд его становится медовым, приторно-сладким, завораживающим... Но на Раду фрязин смотрел, словно тотчас задрал бы ей подол!
И эта двойственность, даже двуличность «любушки» пугала молодую женщину, заставляя относиться к Глашиному избраннику с опаской. Будь на ее месте любая из девок, Рада уже бы поделилась своими опасениями – но если она что-то подобное скажет Глаше… Так та со свету сживет стрелецкую женку от ревности! Да и потом – ну посмотрел и посмотрел, быть может, Раде почудилось, и она совсем неправильно поняла взгляд «любушки», сегодня назначившего старшей кухарке дневное свидание?
Может быть и так…
А все одно у Рады исподволь возникло ощущение, что фрязин подобно змею-искусителю втирается в доверие к Глафире, желая воспользоваться не только ее сдобным телом, но ищет для себя и иные какие выгоды… Вот только какие?!
…Так и не найдя для себя ответа на беспокоящий ее вопрос, Рада добралась до княжеского шатра, где ее встретили несколько разочарованные дежурные стрельцы:
– А где же Глаша?
Несколько уязвленная таким замечанием, молодая женщина не смогла сдержать легкой язвительности в голосе:
– Глаша предпочитает русскому Ивану фрязина Антония… Да пропустите уже, дурни, чего бердыши-то скрестили?!
Обидевшись на «дурня», старший из стрельцов холодно и резко бросил в ответ:
– У князя немецкие офицеры, велено не пущать!
Но и Рада, потерявшая уже всякое терпение, воскликнула в голос:
– Сейчас как рассыплю пирожки княжеские, что Михаил Васильевич каждый день просит подать на свой стол… А скажу – что вы короб задели! Переведет тогда вас кесарь из своей охраны куда-нибудь в Калязин, а то и поближе к Суздали - вот тогда увидите!
Оба стрельца тотчас сбледнули с лица – и если старшему гордость не позволила уступить сразу, то младший поспешно отвел бердыш в сторону:
– Да что ты, сестрица! Проходи! Только не отвлекай уж князя и офицеров. Иначе браниться будет Михаил Васильевич…
Рада заметно благосклоннее кивнула – и, дождавшись, когда старшой стрелецкой пары откинет перед ней полог, с поклоном вошла внутрь.
Жена «Орла» впервые оказалась в великокняжеском шатре. Невольно подивившись скудости и простоте обстановки (деревянная лавка в самом углу для сна, простой стол да пара топчанов), она поспешно подошла к столу, стараясь не отвлекать присутствующих от разговора. Но ненароком подняв взгляд, молодая женщина не смогла сдержать радостной улыбки: ведь перед князем вытянулся Себастьян фон Ронин, немецкий рейтар и друг Тимофея! А позади его стоят и верные офицеры ротмистра…