Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I
Шрифт:
Во дворе, прикованный цепью к столбу, уже стоял экипаж – видавший виды "Парс" с огромным полотняным тентом.
– Прошу вас, добрые господа… – Авда быстро и ловко развязал свой мешок, вынул тёмную склянку и пакетик из плотной серой бумаги – той самой, из коры папироз. – Обязательно применяйте это, особенно если решите почему-либо задержаться здесь.
– Спасибо, добрый Авда, – коротко поклонился Алексей. – Но я не думаю, что мы задержимся.
– Когда человек предполагает, боги смеются, – заметил Авда, вежливо кланяясь в ответ. – Я живу над аптекарем, на чердаке. Может
И он ушёл быстрым – шелестящим, почему-то подумала Саня, глядя ему вслед с неясной лёгкой оторопью, – шагом, свернул в тень и пропал. Алексей гремел привязной цепью, пеняя мальчишке за ржу и грязь замка, а Саня всё никак не могла разобраться в своих чувствах. Проснулась ещё одна особа, самая неприятная. Огляделась и сказала: всё ясно. Ты, наконец, сошла с ума. У тебя ведь уже было так, ты же помнишь?
Саня помнила. Да, так уже было. Ну… почти так.
…Она как раз заканчивала седьмой класс, когда в школе в Салтыковке случился пожар. Его быстро потушили, но какое-то время занятия там проводить было нельзя. Тогда младшие классы распустили на каникулы, а седьмой и восьмой стали возить на машине в приисковый посёлок, расположенный километрах в шести. То есть шесть было напрямик, а по дороге – все пятнадцать. И всегда живший в ней чертобесик как-то заставил её поспорить с одноклассником Петькой по прозвищу Таракан, что она на велосипеде доедет быстрее, чем они на машине.
Пари было на поцелуй.
С места тронулись одновременно. Машина запылила по грейдеру, а Саня свернула на тропу и мимо кладбища понеслась вдоль ручья по дороге, ведущей на поля. От неё будет поворот в лес, крутой подъём на гребень водораздела – придётся тащить велик на руках, иначе не подняться, – но дальше лесная тропа пойдёт только под уклон, и за просекой ЛЭП прииск будет уже виден. Она ни разу не ездила по этой дороге, но ходила много раз…
Видимо, она ошиблась поворотом. Или случилось что-то ещё.
Подъем оказался не так крут, как представлялось. Конечно, на велосипеде не въехать, но вести его за руль можно легко и быстро, почти бегом. И Саня выбежала на гребень…
Лес оборвался. Перед нею расстилался луг, сплошь заросший бледно-жёлтыми цветами, похожими на лесные лилии, но покрупнее и не по два-три цветка на стебле, а по десятку – как колокольчики… Небо, только что чистое, оказалось затянуто плотной дымкой. Сильный запах мёда наполнял воздух. Потом прорезались звуки: низкое гудение, как возле ульев. Цветки начали шевелиться, из них выползали большие, гораздо больше шмелей, серые пчёлы – и замирали, будто бы прислушиваясь…
Это было настолько ошеломляюще, что время остановилось.
Потом всё взорвалось в стремительном множественном движении. Пчёлы будто выстрелили самими собою – с такой скоростью и яростью они накинулись на велосипед. Саня вскрикнула и выпустила его из рук, и он, даже не успев упасть, превратился в серый шевелящийся ком. А Саню схватили сзади поперёк туловища, оторвали от земли и куда-то понесли, потащили – со страшной скоростью, над землёю, цепляясь ею за какие-то кусты и ветви. Оборвался ремень старой почтальонской сумки, с которой Саня ходила в школу, терпя насмешки глупых: сумка была из настоящей
Наконец, безумный бег прекратился. Её грубо поставили, почти бросили…
В гневе она обернулась – и подавилась криком.
То, что тащило её, не было человеком.
Огромное существо, покрытое густой красноватой шерстью, стояло на ногах и имело руки – правда, очень большие и чёрные. Но голова его…
Это отпечаталось в памяти навсегда.
Увенчанная рогами, она была покороче бычьей. Прилегающие к черепу уши были почти как у человека, и в мочках болтались огромные и очень сложные серьги. Узкий лоб был изборождён глубокими морщинами. Поражали глаза: миндалевидные, огромные, с чистым голубоватым белком и светлой серо-зелёной радужкой. Но из пасти торчали, не умещаясь, огромные желтоватые клыки…
Существо приложило руку к груди и пророкотало:
– Диветхохх…
Саня не закричала. Она всхлипнула только и стала оседать на землю.
Последним, лишённым эмоций, бесстрастным взглядом они видела существо, чуть наклонившееся вперёд, за ним – колонну из тёмного камня, стену, увитую плющом, провал двери, окаймлённый резной аркой…
Она пришла в себя от холода. Журчал ручей. Она приподнялась. Болела спина, болело плечо. Кофта и платье были истерзаны и больше ни на что не годились. Зато рядом лежала её сумка. Ремень просто перетёрся о пряжку.
История наделала много шума. То есть не сама история, конечно, а то, как её истолковали. Из Озёрска приехали милиционеры и солдаты, взяли прочёсом лес. Санечку отвезли в районную больницу, обследовали – в том числе и психиатры. Но она и им – по какому-то внутреннему наущению – рассказывала не всё и не так, как было на самом деле, а: ехала, вдруг стало черно в глазах, всякие картинки замелькали… – ну, и так далее. Во всё это легко было поверить.
А что велосипеда и следов не нашли – так что ж, бывает, на то и воры…
Петьку же пришлось целовать, ибо спор есть спор. Это оказалось не так и противно, как можно было подумать поначалу.
Разместились в приятной чистой комнатке с двумя кроватями и медным умывальником в углу. В наклонном потолке светилось окно с синеватым стеклом и частой медной же решёткой переплёта. Льняные простыни на кроватях были чистые, хотя и застиранные до полной прозрачности. Алексей жестом попросил её не двигаться, а сам стал прислушиваться. Лицо у него при этом всегда становилось восковым, страшным, глаза – неподвижными, мёртвыми. Вряд ли он знал…
Саня старалась не дышать.
– Ф-фф… – кровь вернулась к щекам Алексея, он поморгал, передёрнул плечами. – Ух, сестрёнка, и жуткое же местечко… Кто-то грызёт стены, да ещё как грызёт! Даже не знаю… думал и правда: переночевать и двинуть с конвоем, а теперь – рвать когти даже без обеда. Хотя… да. Нужен же ещё и газолин. Так что пообедать придётся всё равно.
Саня чувствовала, что этот городок начинает всасывать их в себя. Пока ещё нежно, лёгким дуновением…