Кетцалькоатль
Шрифт:
Долго ломать голову над причиной, подвигнувшей меня покинуть обжитые места, не стал. Сказал, что наладил жизнь здесь, а теперь надо в другом месте создать, так сказать, «рабочие места» в верхушке общества для тольтеков, которые постоянно прибывали на Юкатан, причем не только из Толлана. По Мексиканскому нагорью разнеслась весть, что где-то на востоке, в землях майя, Кетцалькоатль делает знатью даже простых крестьянин. Желающих совершить стремительный рывок по социальной лестнице появлялось всё больше по мере того, как дела в Толлане и окрестностях становились всё хуже. На тольтеков возобновились нападения чичимеков, узнавших, что их соседи лишились божественной опеки, а людей, прогнавших бога, следует, как минимум, ограбить.
44
Аборигены называют эту, как по мне, маленькую реку Большой. Видимо, рядом есть еще меньше. Она будет судоходна в нижней части, и немного выше устья построят порт, в котором я не бывал, только на карте видел.
По мере того, как мы поднимались вверх по реке, она становилась уже и мельче, и изредка деревья, растущие вплотную к воде, расступались, образовывая что-то типа пляжа, на котором в большинстве случаев грелись кайманы. От аллигаторов они отличаются меньшим размером, костными пластинами на животе и гребнем на переносице чуть ниже глаз. На вкус напоминают рыбу, более плотную и без костей. Мы запасались в таких местах свежим мясом, а иногда еще и останавливались на ночь.
Однажды флотилия легла в дрейф ненадолго, наблюдая, как реку переплывает анаконда. У индейцев эта тварь считается воплощением всем темных сил и вызывает мистический ужас. Не скажу точно, какой длины была повстречавшаяся нам, но мне показалось, что метров десять или больше. Анаконда выползла на берег и, извивая толстое, сантиметров тридцать, серо-зеленое тело, проследовала в заросли. Стала видна только часть ее между водой и высокой травой, которая, казалось, никогда не кончится, словно анаконда укусила собственный хвост и движется по кругу. Впервые я встретил такой символ в Египте, где он обозначал вечность; потом у греков, называвших его уроборосом и считавших символом дел без начала и конца; позже у скандинавов, как знак жизненного цикла и перерождения; у западноевропейских алхимиков, как процесс преображение компонентов в философский камень; у китайцев — куда без них?! — как единство инь и янь.
На шестой день плавания, когда река стала совсем мелкой, днища лодок все чаще скребли по подводным камням или застревали в илистом дне, проводники сказали, что дальше плыть не надо, потому что выше река поворачивает на юг, становится совсем мелкой и удаляется от кратчайшего пути к большому соленому озеру. Лодки вытащили на берег, перевернули вверх дном. Я сказал проводникам, что могут взять себе по одной, но остальные пусть служат всем, кому надо будет добраться до устья реки и вернуться обратно. Впрочем, не уверен, что не сгниют через два-три года, несмотря на то, что обильно обработаны битумом, который часто выносит на берега Мексиканского залива.
Еще три дня у нас занял пеший переход по густым влажным джунглям. Половину первого шли по узкой тропинке, а затем выбрались на старую сакбе, давно не ремонтируемую, которая ввела на северо-восток, к уастекам, как заверили меня проводники. Кое-где растительность протиснулась между камнями, уложенными вплотную. Иногда это были довольно высокие деревья, будто взорвавшие кладку снизу. Мы останавливались, по-быстрому срубали их, укладывая на обочине. Может быть, придется идти здесь, если не всем, то нашим купеческим караванам точно.
Запах океана я почувствовал километров за десять. Солоновато-йодистый, он пробивался через нудную вонь гниющих деревьев и тухлой воды. Мы сразу ускорили шаг, чтобы наконец-то вырваться из джунглей, обступавших со всех сторон и даже нависавших сверху. Солнечный свет пробивался узкими жидкими лучиками, словно истершимися об листья.
Оказалось, что вышли мы к лагуне. Я помнил, что цепочка лагун в этих краях есть только восточнее порта Салина-Крус, который посещал разок на американском контейнеровозе. Этот порт будет находиться в устье реки, не помню название. Проводники подтвердили, что лиман самый западный и к концу дня мы выйдем к реке, на противоположном, правом берегу которой сейчас находится большое поселение племени икуц (мы), как они себя называют, или, как их называют соседи, уаве (люди моря). Их язык не похож ни на майяский, ни на тотонакский, ни на тольтекский. Занимаются сельским хозяйством, рыболовством и заготовкой соли. Племя считается мирным. По отношению к купцам оно и было таким, но уаве приняли нас, наверное, за агрессоров, собирающихся захватить их земли. Неверная оценка ситуации порождает неправильную реакцию и противоположные последствия. А могли бы навариться на нас и прожить долго и счастливо.
45
Сражение
Засаду нам устроили в том месте, где сакбе выходила на длинный заболоченный участок. Часть врагов спряталась на противоположной стороне, часть — на нашей. Наверное, последние должны были пропустить нас и ударить в спину. Спрятались плохо, слишком близко от сакбе, и собаки учуяли их, подняли шум. Обученный дозор сразу начал отступать к основным силам.
Поняв, что их засаду раскрыли, дальние уаве перешли по сакбе на нашу сторону заболоченного участка, объединились с ближними и поперли в атаку. Внешне они не отличались от майя. Разве что не увидел ни одного с деформированным черепом, хотя во вражеском отряде наверняка были знатные люди. Вооружены копьями, причем у нескольких воинов с бронзовыми наконечниками, макуавитлями, атлатлями и ножами. Щиты прямоугольные, побольше, чем у майя, но меньше, чем у нас. Доспехи хлопковые. Шлемов ни у кого не увидел. Наверное, чтобы видны были перья кетцаля или попугая, вставленные в волосы или закрепленные налобными повязками. У кого-то было одно, у кого-то два-три, а у кого-то целый пучок. То ли это обозначало ранг или статус воина, то ли количество убитых врагов. Большая часть двигалась по сакбе, заполнив ее во всю ширину, а меньшая попыталась обойти с флангов.
Отработка отражения атаки на переходе — один из первых и главных навыков, которому я обучал своих воинов, доведя многочисленными тренировками их действия до автоматизма. Как говорится, каждый знал свой маневр: главный отряд из самых опытных копейщиков во главе со мной ту же вступил в бой; менее опытные расположились метрах в тридцати позади, чтобы предотвратить удар нам в тыл, если таковой последует; за ними стояли лучники и обстреливали врага по навесной траектории; молодняк и ополченцы защищали со всех сторон женщин и детей.
Видимо, сравнительно небольшой главный отряд — всего сотня воинов — породил у наших врагов мысль о быстрой и легкой победе. Они дружно, с истеричным ревом и тряся копье над плечом, побежали на нас. Я стоял в центре первой шеренги, даже самую малость, на полступни, впереди, закрывшись щитом и приготовив саблю для колющего удара. Стоявшие рядом воины должны были в первую очередь мешать уаве ударить меня и только во вторую — убивать их.
Обычно не вижу лица врагов, точнее, как-то размыто, не запоминая, но иногда, не всегда в опасных ситуациях, словно бы фотографирую чье-то и откладываю в загашник мозга, чтобы позже, во время сна, выскальзывало оттуда и мстило, превращая сладкую иллюзию в кошмар. Никогда в жизни не боялся так, как во снах, а повидал немало всяких ужасов. Этот уавек был невысок ростом, широкоплеч и с покрытым шрамами лицом. Такое впечатление, что со лба, носа и щек содрали кожу, а потом прилепили обратно, но не точно, не разгладив складки. Гладкий широкий подбородок казался чужим на пошмоцанном лице. Зрачки расширились во всю радужку и, как черные дыры, всасывали визуальную информацию, не фильтруя. Он ударил копьем с бронзовым наконечником, попав в приподнятый мной щит, и тут же нарвался на острие сабли, воткнувшееся в шею ниже гладкого подбородка, и как бы насунулся на елмань, коротко изрыгнув на нижнюю треть клинка густую темно-красную кровь. Я одновременно ударил навалившегося на меня врага щитом плашмя и выдернул саблю. Предполагал, что это вождь, что сейчас последует куч чимал, но не срослось. Прижатый напирающими сзади соратниками, он, мертвый, с понуренной головой, из-за чего пучок ярких перьев, красных, синих, изумрудных, дергался возле моего лица, еще какое-то время находился передо мной, оседая медленно. Этим убитый враг помогал мне, защищая от прямых ударов, но и мешал поражать тех, кто был за ним. Я быстро и коротко, потому что замахнуться хорошо мешала давка, сёк тех, что были перед моим соратником, стоявшим справа. Сабля запросто проламывала головы с черными густыми волосами, зачесанными вверх и собранными в конский хвост, разрезала темные, загорелые шеи с напряденными мышцами, разрубала ключицы, отсекала руки с копьем, занесенным над плечом… Затем, продвигаясь помалу вперед, я наступил левой ногой на живот уавека с пошмоцанной мордой, оказавшегося к тому времени на земле. Опора была ненадежная, поэтому продвинулся вперед сразу на шаг, чтобы поставить правую на твердую сакбе между двумя вражескими трупами. Пространство передо мной начала расчищаться, что позволило наносить более сильные удары. Одним ударом я сносил голову или рассекал по косой грудную клетку, открывая бледно-розовые легкие, быстро заливаемые кровью, которые продолжали дышать. Постукивание, порой сильные, по щиту и шлему напоминали, что враги отвечают, несмотря на старания моих соратников-соседей по шеренге.