Кетцалькоатль
Шрифт:
Стать в таком возрасте главным жрецом невозможно без благословения правителя. Скорее всего, они были родственниками. Желание остаться у власти оказалось сильнее родственных чувств, преданности, благодарности и прочей ерунды, которую обязана соблюдать чернь. Значит, и меня предаст так же просто, если дам слабину. Но пока Второй Цветок мне нужен. Такой большой кусок, как миштеки, не пережую без поддержки предателей. Придет время, и я избавлюсь от главного жреца, обвинив в убийстве Восьмого Оленя. Судя по напряженному, но с ноткой презрения взгляду и льстивой улыбке на пухлых губах, Второй Цветок знает это и то, что я знаю, что он знает. Мы отзеркаливаем противника: умный делает нас умнее… Или проигрываем.
— Прощаю всех, — изрёк я, после чего сообщил условия капитуляции миштеков: —
— Твое решение, Кукулькан, мудро и милостиво! — улыбаясь искреннее, воскликнул Второй Цветок.
Обрадовалась и его свита. Наверное, ожидали более суровой расправы. Врагу мы приписываем собственные недостатки, помноженные на три.
50
Въезд в Черный Город Храма Неба или просто Нуу я обставил красиво. Жрецы обеспечили меня портшезом, изготовленным по моему чертежу — креслу на двух длинных жердях, щедро украшенному перьями кетцаля, попугая и других птиц, который несли восемь рабов. Я сидел в нем с непокрытой головой, чтобы лучше были видны мои выгоревшие, светло-русые волосы на голове, и борода, и светлая кожа, и надраенная кольчуга, которую можно принять за рыбью чешую или змеиную кожу. Окруженный разноцветными перьями я, при желании и богатом воображении, мог потянуть на гада-птицу Кукулькана, за которого выдавал себя. Следом несли второй портшез, поменьше, на котором сидел мой девятилетний наследник Черный Ягуар. Взял сына в поход, чтобы проникся духом боя, но не срослось. Пусть теперь проникается духом власти над людьми. Впереди колонной по четыре шагали две сотни копейщиков с большими щитами, на которых изображен оперенный змей, каким его представляли художники-уаве, а за портшезами — остальные воины. Пять сотен — не слишком много, но это были победители. К тому же, миштеков явно поразила то, что шли четким строем, в ногу. Эта организованность, «механичность» добавляла моим воинам мистический флёр, словно они не живые люди, а бездушные существа, которые нельзя убить. Судя по напряженным, удивленным, испуганным лицам миштеков, стоявших по обе стороны дороги, ведущей к главной пирамиде, и толпившихся на центральной площади, поставленной цели наше шествие достигло. Большая часть миштеков убедилась, что проиграли они не таким, как сами, что было бы обидно и непростительно, а богу и его рати, что естественно. Надо быть конченым дебилом, как Восьмой Олень, чтобы вздумать повоевать с Кукульканом, погубить зазря сотни воинов.
У основания платформы нас встретили жрецы во главе со Вторым Цветком. Они поклонились мне и расступились, давая пройти к каменной лестнице из темного, но не черного камня. Преувеличение делает нашу жизнь красивее. Я начал подниматься по лестнице первым. Следом шел мой сын, за ним — Второй Цветок и дальше остальные жрецы. Ступеньки были крутоваты, и я ступал очень осторожно, чтобы ненароком не споткнуться. Это, не говоря уже о падении, сочтут дурным предзнаменованием. Про себя решил, что больше никогда не буду подниматься к храму. Скажу, что не божье это дело — приносить жертвы самому себе.
Жертвенный камень был с ровной верхней поверхностью, лишь на краях скошенной вниз. На нем лежал довольно крупный, связанный кайман, придерживаемый двумя молодыми жрецами. В этих краях такие земноводные не встречаются. Наверное, привезли издалека и давно, держали для торжественного случая, который наступил. Дождавшись, когда поднимется вся свита, я показал жестами, чтобы переместили каймана так, чтобы голова со связанной пастью висела в воздухе. Сабля издала короткий свистящий звук, рассекая воздух, а затем — хрустящий, словно преодолевала сухую бумагу, перерубая шею. Голова каймана повисла на тонком лоскутке шкуры, покачалась, обрызгивая яркой алой кровью темную, отшлифованную ногами, каменную плиту возле жертвенного камня, после чего оторвалась и с чмякающим звуком упала в натекшую лужу. Жрецы дружно охнули от удивления и/или
Второй Цветок, радостно улыбаясь, схватил обрубок двумя руками, поднял над своей головой, из-за чего алые капли крови падали на одноярусный головной убор, но только у главного жреца из перьев кетцаля, подошел к краю платформы, чтобы видели все миштеки, собравшиеся на площади и проорал торжественно:
— Кукулькан отрубил ее одним ударом! Боги приняли жертву и простили нас!
Стоявшие внизу заорали так, как их предки будут отмечать каждый гол, забитый сборной Мексики по футболу в ворота сборной Бразилии, потому что случалось это так же редко, как я отрубал головы кайманам.
Затем жрецы уже сами расправились с остальными жертвами: змеями, индюками, утками. Людей я запретил убивать, хотя Второму Цветку очень хотелось уничтожить всю семью Восьмого Оленя, на которую у меня были другие планы. По окончанию процесса мы все спустился с небес, то есть от храма Неба. Рабы понесли туши жертв к кострам, чтобы запечь их и угостить всех, кому достанется, начав с меня и жрецов, а я, чтобы убить время, вместе со свитой отправился в свое новое жилье.
Миштеки строят дома из камня, которого здесь много, а вот крыши из дерева и тростника. Наверное, землетрясения здесь тоже не редкость, как и по ту сторону горной цепи, отделяющей нас от Мексиканского нагорья. Окон нет. Основное назначение зданий — сохранять тень и прохладу в жаркие летние месяцы и тепло в не очень холодные зимние. Богатые дома отличаются от бедных только размерами и иногда барельефами на стенах. Хотя и у некоторых рукастых бедняков имеются. Обычно это стилизованные изображения зверей, но иногда имя владельца или что-то типа девиза.
У миштеков есть собственная письменность. Это рисунки, которые обозначают не слово или часть его и не определенный предмет, а идею (схематичный рисунок волны — вода, озеро или река). Пишут (рисуют) на бумаге, складывая ее гармошкой, из-за чего напомнили мне детские книжки-«раскладушки». Уверен, что детям из двадцать первого века миштекские рукописи очень понравились бы. Осмелюсь предположить, что научились бы «читать» их быстрее, чем взрослые.
Комплекс, ранее принадлежавший Восьмому Оленю и его семье, состоял из пяти зданий, расположенных по периметру прямоугольника с небольшим узким двором в центре, который почти весь день был затенен. В длинном большом проживал правитель с семьей, в двух боковых находились склады, в двух половинках на второй длинной стороне, между которыми был вход во двор, жили охранники, слуги и рабы. Оба склада были пусты, если не считать небольшой запас маисовой муки и фасоли в глиняных кувшинах. В жилом корпусе сохранилась кое-какая мебель — ложа и низкие столы.
В самых дальних и темных комнатах находилось многочисленное семейство Восьмого Оленя: одиннадцать жен и десятка полтора девочек. Как рассказал Второй Цветок, их предыдущий правитель захватил большую часть соседних поселений не войной, а, скажем так, любвеобильностью, беря в жены дочерей своих коллег, после чего расправлялся с шуринами и становился как бы законным наследником. Своих дочерей он выдавал замуж за тех, в верности кого нуждался. Главный жрец был одним из его зятьев, что оказалось непростительной ошибкой. Старшие сыновья Восьмого Оленя погибли в сражении с нами, а младшие после того, как я сказал, что человеческих жертвоприношений не будет, вдруг отравились чем-то и померли. Пищевые отравления — болезнь политическая.
Жен и дочерей убитого правителя вывели во двор, ярко освещенный солнцем. Первые по большей части были толсты. Никого не преследует чувство голода так, как богатых бездельников. Девочки выглядели лучше. В их возрасте много двигаются, и метаболизм хороший. Я выбрал самую интересную из не самых некрасивых, лет двенадцати-тринадцати, с заметными бугорками под белой хлопковой рубахой, украшенной замысловатой красно-сине-зеленой вышивкой. Имя у девочки было многообещающее — Первое Землетрясение. Раз у миштеков принято, чтобы новый правитель был родственником предыдущего, не станем нарушать традицию. Да и две жены — это в три раза интереснее, чем одна.