Кейджера Гора
Шрифт:
– Я не думаю, что они обязательно глупы, - усмехнулся Дразус Рэнциус, - просто не осведомлены, возможно, потому что недрессированны, или просто, потому что ещё не разбужены сексуально и ещё не были вынуждены почувствовать огнь рабыни в их животе, или ещё встретили сильных мужчин, которые превратили бы их в беспомощные жертвы своей страсти.
– Я думаю, что Лисандр, неплохо играл, - заметила я, поскорее переводя разговор на другую тему.
– Он считается одним из самых непревзойдённых цехаристов на всём Горе, - сухо сказал Дразус Рэнциус.
– Ох, - только и смогла вздохнуть я, почувствовав, что сморозила очередную глупость.
Я чувствовала себя просто идиоткой. Кажется, я ничего не могла сделать правильно, чтобы понравиться Дразусу Рэнциусу. Мне оставалось только смотреть вдоль и глотать слёзы. Всё мои попытки наладить
– Леди Шейла, с Вами всё хорошо? – вдруг поинтересовался Дразус Рэнциус.
– Да, - делая бодрый вид, отмахнулась я.
Последние несколько дней были наполнены впечатлениями. Кроме рынков и базаров утром, и театров вечером, я увидел множество других достопримечательностей Корцируса. Мне доставляло немало удовольствие посетить прохладные залы библиотек с их тысячами свитков, уложенных на высоченные стеллажи в строгом соответствии с каталогами, гулять по галереям на проспекте Ификратеса. Фонтаны на площадях производили глубокое впечатление своей величественностью. Они были столь красивы, и что для меня казалось почти невероятным, они были не просто украшениями города, а также, в обычной гореанской манере, служили вполне утилитарной цели. Большинство людей приходило к ним, принося сосуды, чтобы набрать из них воды. Мрамор бортиков с правой стороны некоторых небольших фонтанчиков был стёрт так, что образовались приличные углубления. Это люди, опираясь рукой, а гореане в большинстве своём правши, наклонялись, чтобы утолить жажду. Особенно меня восхитили общественные сады весь год наполненные цветущими растениями. Тот, кто подбирал цветы для парков был настоящим мастером своего дела, и те или иные бутоны радовали взгляд горожан почти круглый год. Здесь, было множество узких извилистых тропинок, широких аллей, уединённых закутков, скрытых от взглядов посторонних. Там каждый может найти необходимые ему цвет, красоту и если пожелает - одиночество.
К моему стыду, я знала лишь немногие из гореанских цветов и деревьев. Дразус Рэнциус, чем немало меня удивил, всякий раз, когда я спрашивала его, мог дать точное название любого растения. Гореане, как оказалось, трепетно относились к природе вокруг себя. Её значение для них трудно переоценить. Они живут в ней. Как мало найдётся на Земле людей, подумала я тогда, что смогли бы безошибочно назвать имена и виды деревьев и кустов, растений, насекомых и птиц, которые постоянно окружают их. Я была крайне удивлена узнать, что Дразус Рэнциус по-настоящему любил цветы. Опираясь на свой земной опыт, я представить себе не могла, что такой мужчина, с его силой и властностью мог бы волноваться, да ещё и столь глубоко, из-за чего-то такого невинного, нежного и мягкого как простой цветок.
В одном таком укромном местечке городского сада я задержалась и, сделав вид, что собралась поправить мои вуали, встала совсем близко к Дразусу Рэнциусу, но он отстранился, отведя взгляд. Он даже не попытался поцеловать меня! Мне ничего не оставалось, как сердясь на саму себя, вернуть вуали на место. Ну почему, он не поцеловал меня тогда? Может всё дело в том, что я была Татрикс? А ведь я так хотела узнать, каково это, быть поцелованной им. Я задавалась вопросом, мог бы он, коснувшись моих губ, сжать меня, беспомощную перед его мощью, в своих руках, и внезапно, изнасиловать мои губы своим поцелуем, а затем, потеряв голову от страсти, будучи не в силах остановиться, швырнуть меня к своим ногам, и яростно придавив меня к земле, сорвав мои одежды, принудить меня служить ему как простую рабыню.
Я почувствовала, что ветер, скользнув через стену, откинул в сторону мою вуаль.
Я наслаждалась этими днями, проведёнными в компании Дразуса Рэнциуса, но, вечером, стоило мне возвратиться в мои покои, как одиночество и тревога наваливались на меня с новой силой. Такими вечерами, хотя я не сознавалась в этом ни Дразусу, ни даже Сьюзан, я чувствовала себя беспомощной, слабой и томимой желаниями. У меня ужа вошло в привычку, без всякой причины, которую я могла бы ясно сформулировать, спать в ногах своей же постели, около рабского кольца. А иногда, лёжа там, крутясь и поворачиваясь, почти рыдая, раздавленная собственными пугающими чувствами и странными, беспокоящими меня эмоциями, которые я едва могла начать понимать. Я никак не могла понять того, что это такое неправильное происходит со мной. Я знала только, что чувствовала себя опустошённой, несчастной и неудовлетворённой.
Дразус
Их клинки замелькали как молнии, быстрые атаки чередовались с глухой защитой. Бойцы фехтовали с немыслимой для меня скоростью и мастерством под зоркими глазами рефери, поддержанного двумя помощниками, независимо друг от друга подсчитывавших очки. Я боялась даже представить себе, на что же будет похожа настоящий бой на мечах, неприкрытых ножнами. Я была напугана и взволнована развернувшимся передо мной зрелищем поединка двух мастеров меча, и женщины, я подумала, должно быть покорно ожидающей его результата. На цементном круге диаметром около пяти футов, и высотой в один, с противоположной стороны ринга, как если бы подчёркивая символизм происходящего, была прикована цепью молодая нагая женщина с очень изящной фигурой. Цепь от её ошейника сбегала к кольцу, вмурованному в центре диска, и была достаточно длинной, чтобы рабыня могла встать, что она иногда и делала. Однако, в основном, она сидела, или лежала, изогнувшись почти по-кошачьи на своём постаменте, наблюдая за поединками.
Её ярко рыжие волосы, когда она грациозно поднималась на ноги, ниспадали почти до колен. Пока шли первые поединки, могло показаться, что ей не особенно интересно происходящее на ринге, но по мере того, как дело начало двигаться к финальным боям, ей всё труднее становилось скрывать свой интерес, и она всё внимательнее следила за фехтовальщиками. А в данный момент, женщина, уже не отрывая глаз, жадно наблюдала за перипетиями соревнования. Она была призом победителю этого турнира.
– Не пора ли нам возвращаться? – поинтересовался Дразус Рэнциус один раз, во время перерыва между поединками.
– Нет! – воскликнула я, не скрывая своего волнения, отчего воин озадаченно уставился на меня, и мне пришлось объяснить свой интерес.
– Я хочу увидеть того, кто выигрывает её.
Он просмотрел на женщину-приз. Как раз в этот момент та стояла, испуганно прижав одну руку к груди. Её дрожь передавалась цепи, свисавшей с её шеи.
– Она – всего лишь рабыня, - заметил он, но, пожав плечами, сел рядом, терпеливо ожидая момента, когда я соблаговолю отправиться во дворец.
Насколько же я рассердилась на него за его бесчувственность! Разве он не разглядел чувств, бедной девушки, разве он не видел, как она дрожит от страха? У неё же цепь на шее. Она - приз. Она даже не знает, кому она достанется! Она не знает, кем окажется тот, кому она должна будет служить, кем будет тот, чьей собственностью она вскоре станет! Бедное, нежное, беспомощное посаженное на цепь животное! Насколько же черствы и глупы мужчины! Но также, мне нравится она, выставленная в качестве символа удачи в поединке, в качестве вызова мужчинам - выиграй или потеряешь. Мои мысли метались между догадками и ожиданиями. Безусловно, мужскую аудиторию интересовали лишь поединки и бойцы. Они наблюдая стили и навыки соперников и считая очки, оценивали мечников. Конечно же, им не было никакого дела до напуганного приза, прикованного цепью. Конечно, они больше интересовались особенно удачными ударами, уколами или замысловатыми и жестокими комбинациями, которые неизменно и бурно приветствовались, ударами ладонью по левому плечу. Я же, с другой стороны, была склонна смотреть на эти поединки совсем по-другому, и в большей степени с точки зрения приза.