КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1
Шрифт:
— Как по-твоему, Дов, в КГБ поверили бы сотруднику израильской политической разведки, решившему переметнуться по каким-то своим соображениям?
— Смотря в чем? — Дов выразительно пожал плечами и ухмыльнулся. — Если бы, к примеру, он признался, что женат на русской, то, вполне возможно, поверили бы.
— И сразу же зачислили бы в штат, поставили на денежное и вещевое довольствие, выдали табельное оружие и посадили бы за стол в оперативном отделе Ближнего Востока?
— Ну, это вряд ли, —
— И кстати, не только потому, что все без исключения русские — убежденные антисемиты. Примерно так же отнеслись бы к китайцу, французу, немцу…
— Возможно.
— Но что-то же с ним сделали бы, а, Дов? В награду за то, что этот иностранный агент честно отработал на враждебную спецслужбу и даже отправил в мир иной по понятным только ему причинам почти десяток своих соотечественников?
— Его бы постарались как-то использовать…
— Умная еврейская голова! — Мишин от возбуждения даже сел в постели. — И меня вы постараетесь каким-то способом ИСПОЛЬЗОВАТЬ — нравится тебе этот глагол или нет.
— Но…
— Я знаю, что ты хочешь сказать, Дов, — Мишин закурил очередную сигарету. — Что вы меня уже как следует использовали. В Голландии, Польше, Чехословакии… Но это не более, чем иллюзия, дорогой еврейский коллега. Потому, что я ХОТЕЛ быть использованным, у меня были на сей счет свои резоны, и ваш отдел планирования здесь абсолютно ни при чем, что бы он там о себе ни думал…
— И больше, стало быть, не хочешь?
— Ты прав, — кивнул Мишин. — Не хочу. И не буду. А теперь подбей бабки, Дов, и озадачь себя вопросом: какого рожна вы меня оттуда вытащили? Чтобы я испытывал комплекс вины перед вами и неполноценности перед собой?
— А если это нужно будет сделать для ТВОЕЙ страны, Виктор?
— Дов! — Мишин поморщился. — Я знаю, что у профессиональных разведчиков нет объединенного международного профсоюза. Тем не менее существует неписаный закон профессионалов — при любой ситуации не трендеть об идеологии! И не использовать ее в качестве дискуссионного приема. Я прощаю тебя на первый раз только потому, что этот закон, возможно, еще не успели перевести на иврит…
— Это не идеология, Виктор! — Дов выглядел очень спокойным и наблюдал за Мишиным с нескрываемым любопытством.
— Это идеология, Дов! — Мишин со злостью сплюнул прямо на пол. — Я знаю, ты сейчас начнешь убеждать меня в том, что Советский Союз является исчадием зла, что его несчастный народ стонет под игом коммунистов, что ему нужна свобода, демократия и счастье. Только не забывай, пожалуйста, что я тоже коммунист, причем со стажем.
— Ну и что? — хмыкнул израильтянин. — Что это доказывает или опровергает? И мой отец тоже коммунист.
— Да ну? — Мишин не смог скрыть удивления. — И как тебя с такой биографией в
— Так ведь меня же держат, не отца.
— Отец небось сидит?
— Да нет, — усмехнулся Дов. — Преподает политологию в Иерусалимском университете. Он, кстати, профессор.
— Веселая у тебя семейка.
— Нормальная.
— О чем мы вообще говорим?
— Начали с разговора о вреде чрезмерного курения в послеоперационный период, — флегматично напомнил Дов. — Потом растеклись немного…
— Знаешь, меня что-то сморило, — Мишин ненатурально зевнул и откинулся на подушки. — Ты не возражаешь, Дов, если я подремлю немного?
— Даже несмотря на выкуриваемые в день три пачки сигарет, ты находишься в отменном состоянии, — улыбнулся Дов. — Во всяком случае, вполне нормальном, чтобы не испытывать внезапных приступов сонливости.
— Ты сам себе противоречишь, приятель, — пробурчал Мишин, поправляя одеяло. — Только что ты говорил, что своим курением я свожу на нет титанический труд великих еврейских хирургов, теперь же утверждаешь, что я нахожусь в отменном состоянии…
— Меня беспокоила твоя душа, Виктор, а вовсе не тело.
— Так зачем ты пришел? — Двумя яростными хуками Мишин взбил чахлую подушку и поудобнее устроился. — За моей душой?
— Я пришел поставить диагноз, — улыбнулся Дов. — Или, еще точнее, меня УПОЛНОМОЧИЛИ поставить тебе диагноз.
— У обреченных есть только один диагноз, — пробормотал Мишин.
— По-настоящему обреченные люди очень редко говорят о своей обреченности, — возразил израильтянин. — Как правило, они рисуют самые радужные планы на будущее.
— И не только радужные, но и умилительные, — вяло подхватил Витяня. — Например, как после ампутации обеих ног они пробегут стометровку.
— Никотин делает тебя желчным.
— Чего ты хочешь от меня?
— Ты нужен, Виктор.
— Кому?
— Об этом я скажу тебе чуть попозже. А пока я поясню, КАК именно ты нужен.
— И как же я нужен?
— В лучшем виде. С залеченным телом, здоровой душой и в прекрасной психологической форме. Мне бы хотелось, Виктор, чтобы ты понял: этот разговор очень и очень важен. И особенно принципиальное значение имеет твоя реакция на него…
— Насколько мне известна механика этих приемчиков, у тебя сложная задача, Дов: с одной стороны, ты никогда не раскроешь мне истинную цель задуманного вами, а с другой, ты должен подписать меня на какое-то сомнительное предприятие, заполучив в порядке гарантии мою смиренную душу грешника? Так или нет?
— Знаешь, краешком глаза я видел последний лист досье, которое завело на тебя ЦРУ…
— Еврей и вдруг краешком глаза? — усмехнулся Мишин. — За кого ты меня принимаешь, дружище?