КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2
Шрифт:
— Но вы ведь знаете, как кончится эта книга?
— Я все еще не теряю надежду на хороший финал. Когда все остаются живы и счастливы. Я бы на месте Ремарка так и написал бы…
— Американцы додумались до этого раньше вас лет на тридцать, Виктор, — Ингрид печально улыбнулась. — Перед войной в Голливуде экранизировали «Три товарища». Так вот, по версии американцев, в финале Пат не умирает. Правда, из-за этого им пришлось выбросить эпизод, когда Роберт швыряет свои часы о стену. Какой смысл останавливать время, если все
— Значит, вы видели этот фильм?
— Да.
— И вам он не понравился?
— Когда я его посмотрела, то нет, не понравился. Но сейчас, выслушав вашу версию, я начинаю находить в ней что-то симпатичное. Вполне возможно, тогда я была просто слишком привередлива…
— А теперь вы подыгрываете мне, Ингрид?
— Вы женаты, Виктор?
— Был женат. Хотя вполне допускаю, что та женщина, с которой я состоял в официальном браке, по-прежнему думает, что все еще можно исправить.
— А исправить ничего нельзя?
— Исправлять нечего! — Витяня мотнул головой и прикурил очередную сигарету. — Ошибка была изначальной. Тот самый случай, когда никто не виноват, когда оба — совершенно правы…
— Я знаю, вы говорите правду, — Ингрид кивнула головой, словно отвечая на собственный вопрос.
— Вы сказали, что мне не подходит мое имя. А что еще мне не подходит, Ингрид?
— Вы и вправду хотите это знать? — тихо спросила женщина.
— Да, хочу.
— Почему?
— В ваших интуитивных озарениях есть своеобразная красота. Или очарование, если хотите…
— А вы не испугаетесь?
— Нет, — покачал головой Мишин. — Я вообще-то мало чего боюсь.
Ингрид окинула Мишина таким пронзительным взглядом, что внутри у него словно все оборвалось. Но это не был ни страх, ни предчувствие беды… Колдовская манера Ингрид говорить то, чего она знать никак не могла, действовала на Мишина как наркоз — расслабляющий, покойный…
— Вам, Виктор, не подходит практически все, — быстро, точно стремясь избавиться от выполнения неприятной процедуры, заговорила девушка. — Вам не подходит этот бар… Покрой вашего костюма… Копенгаген… Ваше происхождение и язык, на котором вы говорите… Друг моего отца, с которым вы общались у меня дома, вам тоже очень не подходит. Он, по-моему, не подходит вам больше всего… Цюрих, откуда вы прилетели, вам тоже не подходит… Это все не ваше, это все словно с чужого плеча и вам это в тягость… Вы мучаетесь от того, что вынуждены носить чужое, что лишены возможности быть собой…
— Но что-то же должно мне подходить?
— Машина, на которой вы собирались приехать в Копенгаген, если бы не летали самолеты.
— А вы, Ингрид? — негромко спросил Витяня. — Вы мне тоже не подходите? Вы тоже с чужого плеча?
— О нет! Как раз я вам очень даже подхожу, — несмотря на то что девушка улыбалась, говорила она совершенно серьезно.
— Почему?
— Наверное, потому, что я и сама-то не очень подхожу
— Вы мне льстите, — пробормотал Мишин, закуривая очередной «Житан» без фильтра.
— Ничуть! — Темные глаза Ингрид влажно блеснули. — Я чувствую в вас прилив какого-то чувства к себе. Вполне возможно, с вашей стороны это очень даже серьезно… Да и сама я сейчас явно не в своей лучшей форме. Отвечаю на ночные звонки… Как старшеклассница срываюсь на свидание… Разговариваю с совершенно посторонним мужчиной о вещах, которые даже очень близкому человеку не всегда скажешь… Меня ведь воспитывал отец, Виктор. Если, конечно, круглосуточное пребывание в четырех стенах наедине с Гизеллой можно назвать воспитанием единственной дочери…
— А кто такая Гизелла?
— Моя нянька. И единственная женщина в нашей семье после гибели матери.
— Почему единственная? А вы, Ингрид?
— Я? Боже упаси! Право быть женщиной мне предстояло заслужить. Когда я была совсем уже взрослой девушкой, после окончания школы, и впервые в жизни накрасила губы, чтобы пойти на самую обычную вечеринку с друзьями, мой отец сказал: «Немедленно сотри с губ эту гадость! И помни: женщина — это прежде всего гармония духовности, нравственная чистота, которой претят все эти шаманские ритуалы с окрасом лица и волос, стыкующиеся с бессмысленными кусочками металла в ушах и на пальцах…» Вы знаете, Виктор, несмотря на то, что мой отец был прекрасным архитектором и созидание вместе с чувством прекрасного было заложено в нем от рождения, никто не умел так уничтожать… Впрочем, возможно, отец просто отыгрывался на мне. Мама ведь умерла совсем молодой…
— А вы тогда стерли помаду, Ингрид?
— Мало того, с тех пор я ни разу не красила губы и практически возненавидела косметику, — улыбнулась женщина. — Разве вы не видите?
— Вижу, — кивнул Мишин. — У вашего отца действительно хороший вкус. Глядя на вас, Ингрид, начинаешь совершенно по-новому понимать эту фразу. Как вы сказали? Гармония духовности, да?
— Вы действительно так думаете? — Ингрид прищурилась, словно вдруг стала плохо видеть.
— Да, — кивнул Витяня. — Я как-то не очень привык вести подобные разговоры. Но сегодня, наверное, какой-то особенный день… Короче, вы не просто красивы, Ингрид. Вы красивы изнутри… Это что-то большее, чем сочетание глаз, бровей и линии губ…
— Боюсь, что мой отец, будь он жив, никогда бы с вами не согласился. — Ингрид скорбно покачала головой. — Я так старалась угодить ему, что была обречена на неудачу с самого начала. Что же касается моего практически полного отказа от косметики, то отец виновен в этом лишь отчасти. Основная заслуга принадлежит моему бывшему мужу, который имел собственную точку зрения на все жизненно важные процессы. В том числе на то, как именно должна выглядеть замужняя женщина…