КГБ в смокинге. Книга 2
Шрифт:
— Что делала?
— Смотрела на тебя.
— И?
— Грустно.
— Что так?
— Вспомнила один анекдот.
— Расскажешь?
— Я его уже рассказала Тополеву.
— Зачем?
— Чтобы не строил из себя генералиссимуса.
— Расскажи теперь мне.
— Зачем?
— Потому что я себя чувствую генералиссимусом.
— Ты не знаешь, когда состоялся XX съезд КПСС.
— Я знаю, когда состоялся XX съезд КПСС.
— Так вот, действие происходит до него.
— Пока все понятно.
—
— Очень смешной анекдот!
— Это только начало.
— Извини.
— Один спрашивает у другого: «Скажи, кто это рядом с нашим Сосо лежит?» А тот отвечает: «Это его орден Ленина».
Юджин прыснул.
— Тебе действительно смешно, чучело, или ты реагируешь ради приличия?
— Твой характер, Вэл, портится на глазах. Почему ты считаешь, что этот анекдот грустный?
— Потому, милый, что ты лежал все это время рядом со мной, как мой орден Ленина.
— Ты тщеславна, да? — он обхватил меня за плечи и прижал к себе.
— Ужасно!
— И всю жизнь мечтала о правительственной награде?
— Только о такой.
— Не лги иностранцу. Это грех.
— Грех спать с иностранцем, — я запустила пальцы в его волосы. — Лгать ему — прямая задача любого работника идеологического фронта.
— Нет, правда, Вэл, который час?
— Где твои часы, милый?
— Я точно помню, что они были на мне, — пробормотал Юджин и, не глядя, пошарил рукой по столику у кровати, украшенному очень эффектной вазой из цветного стекла.
— Не мучайся, — я запустила руку под его подушку. — Я их с тебя сняла.
— Зачем?
— Они царапались.
— Надо купить что-нибудь из замши…
— Лучше из норки.
Нащупав часы под подушкой, я, не глядя, ткнула их в нос Юджину.
— Ого! — пробормотал он и резко вскочил.
— Мы куда-то опоздали?
— Половина второго!
— Надеюсь, ночи?
— Дня. Вставай!
— Зачем?
— Через полчаса у нас будет гость.
— Кто такой? — я смотрела, как он натягивает джинсы и свитер, как, смешно прыгая на одной ноге, пытается засунуть ногу в ботинок и, буквально растворяясь от счастья, постепенно постигала глубинную суть любимого выражения моей подруги, всегда казавшегося мне пошловатым: «Есть с кем спать, просыпаться не с кем!»
— Один твой знакомый, — его голос донесся откуда-то из ванной.
— Ты меня пугаешь, милый, — крикнула я и, стремглав бросившись на поиски ночной рубашки, обнаружила ее под креслом.
— Тебе еще можно напугать? — он произнес эту фразу явно с зубной щеткой во рту.
— Еще как можно!
Я толкнула ногой дверь в небольшую ванну и увидела его перед квадратным зеркалом с намыленным лицом и бритвой в руке.
— Бреемся, юноша?
— Мне отпустить бороду?
— Красоту наводим?
— Тебе что-то не нравится?
— А тебе нравится, что мне нечего надеть, Юджин?
— У тебя прекрасная
— Я серьезно!
— Ну, в чем-то же ты была вчера.
— Забудь о том, в чем я была вчера!
— А я и не помню.
— И не помни!.. Что же мне одеть? — я запустила руки в волосы и откинула их назад. — Я не могу встречать людей в ночнушке!
— Одного человека.
— Даже одного не могу!
— Надень купальный халат.
— Ты серьезно?
— Кстати, наш гость все принесет. И одежду тоже.
— Это Санта-Клаус?
— В каком-то смысле.
— Кто он, этот гость?
— Увидишь… — Юджин добрился, стер полотенцем со щек остатки пены и сделал широкий приглашающий жест. — Прошу, ванная в твоем распоряжении!
Приняв душ, я насухо вытерлась и обреченно уставилась на себя в зеркало. Проблема, о которой я и думать не думала каких-то десять часов назад, материализовалась вдруг со всей реальностью глобальной катастрофы: мало того, что мне было совершенно нечего одеть (на сваленные в углу ванной дерюжные обноски из скудного светского гардероба католического монастыря я даже смотреть боялась), так вдобавок ко всем бедам я оказалась без косметики — моя сумочка осталась в фургоне с грязным бельем и, скорее всего, перешла в распоряжение человеколюбивой сестры Анны, чтоб ее черти взяли! Я была близка к отчаянию. С открывшимся мне в зеркале БОСЫМ лицом выходить к любимому мужчине было не просто нельзя — опасно! Справедливости ради хочу заметить, что отражение не было уродливым. Отнюдь. Но это блеклая блондинистая шатенка с рыжеватыми ресницами, чуть заострившимся прямым носом и губами цвета последних двух месяцев моей жизни, активно не нравилась мне. А женщина, которая не нравится себе, теряет как минимум пятьдесят процентов влияния на окружающую среду. И это очень опасно, если учесть непреходящее желание влиять…
— Девушка, ты вообще есть хочешь? — крикнул Юджин из кухни.
— Еще как! — тоскливо отозвалась я, по-прежнему рассматривая свое унылое отражение.
— Холодный кофе любишь? — гремя посудой, спросил Юджин.
— Ненавижу.
— Тогда вылезай скорее, пока он не остыл!..
— Я не могу.
— Почему?
— Я не намазана.
— Я не буду на тебя смотреть.
— Тогда я вообще не выйду из ванной!
— Выходи, я все прощу!..
Натянув поверх ночной рубашки пестрый купальный халат и потуже подвязав пояс, я поплелась на кухню, откуда доносился запах яичницы и кофе.
— Ну что ж, ты вполне готова к светскому рауту! — Юджин рассматривал меня с нескрываемым любопытством. — Сейчас ты выглядишь моложе лет на десять.
— То есть на восемнадцать? — уточнила я.
— А тебе разве двадцать восемь? — Юджин изобразил искреннее удивление.
— Ты хочешь сказать, что в этом облезлом виде я тебе больше нравлюсь?