Киевляне в Москве
Шрифт:
– Тут тублець, - сообщает Олекса товарищам.
– Тихо, Поповичу, налякаш!
– шепчет Добриня.
Впрочем, напрасно он волнуется: туземец и не думает убегать. Стоит, как пень, и таращит глаза на пришельцев. И улыбается добродушно. Словно отряд конных воинов - не источник опасности, а какой-то занимательный спектакль.
– Tabula rasa, - непонятно бормочет Добриня.
– Я х вдучу усмхатися, - кривится
Добриня лишь пожимает плечами: мол, дело твоё, княже. Он машет рукой и двое дружинников спешат к дикарю и заламывают руки. На лице туземца - изумление. Будто и поверить не может, что люди на такое способны.
– лля, перекладай!
– приказывает князь.
лля вперевалочку подходит к пленнику. И Олекса усмехается: по одежде не отличить муромца от русина, а вот бриться сын леса так и не научился - борода такая же, как и у пойманного залещанина.
лля что-то болбочет пленнику. Тот, кажется, понимает. И отвечает на том же непонятном наречии.
– Й"yштерге го звать, - переводит лля. Как ни старается он говорить по-русински, а всё равно выходит неправильно. Речь у него корявая, порой и разобрать сложно. А случается, что и вовсе выдумает какие-то новые слова. - У нх тут цлая дрвня, за пргоркам.
"Дрвнй" лля называет село - видимо от русинского слова "дерево". И то правда: туземные сёла полностью деревянные.
– Спитай, що це за рчка!
– князь показывает на бОльшую из рек.
лля переводит.
– Ма-а-Асква, - смешно выговаривает абориген. И, показав на меньшую, чистую речку, добавляет совсем уже что-то нечленораздельное.
– Ну, це вже занадто, - решает князь Юрй.
– Цю я наркаю Неглинкою.
Он потирает гладко выбритый подбородок.
– Год балакати!
– повелевает наконец.
– Хай веде нас до свого села! Берть дикунв, скльки впймате, зганяйте на будову. Та взьмть там щось пости!
Добриня молча выехал вперёд и часть отряда - та, что справа, выстроилась за ним. Это его, Добрин, гвардия - "правий sector", как говорит он в шутку.
Князь одобрительно кивает: без Добрыни бы ратники наломали дров. Туземцы нужны живыми, здоровыми и не в очень расстроенных чувствах. А развлечься можно и после.
лля обратился к пленному и по-дикарски приказал ему показать "дрвню". Тот не отпирался, не таился - даже вроде бы рад был, что чужаки заинтересовались родным селом.
"Бдолага" - промелькнуло в голове у Олексы - "Не розум, дурний, що на нього чека". Но он сразу же задавил в себе ненужную жалость. Не в церкви они - а на краю неведомой земли. Да и чего варваров жалеть? Нехристи, дикари. "Але ж вони теж люди!" - снова прозвучал в голове голос отца (как всегда некстати).
Этим туземцам повезло более других. Жалел их князь: для строительства нужны люди. И потому не разорили их село дотла, да и вообще старались не убивать - и даже не бить понапрасну. В отношении всего остального, Добриня держал войско в ежовых рукавицах: потому и туземки остались всё больше нетронуты киевлянами.
Но человеческая-то природа берёт своё! И дружинники, объединившись небольшими группами, выезжали на ловы - другие "дрвн" искать. Сколько сёл они нашли и что там творили, про то не сказывали. Впрочем, и так ясно. Олекса поехал с ними лишь однажды - и ему не понравилось. Он не понимал бессмысленной жестокости. Ну ладно, пограбили, с туземками "побаловали". Но зачем убивать, мучить? И зачем сжигать их дурацкие деревянные "зби"? А воины и сами не понимали зачем бесчинствуют. И Олекс показалось, что злило их миролюбие дикарей, мягкость их характера, робость. Словно мстили русины за это!
В лагерь он вернулся задумчивый. И так ему вдруг всё осточертело! И лес этот неестественный, берёзовый. И убогие меховые палатки. И сирый деревянный остов строящейся крепости. А больше всего - эти люди: и преследователи, и жертвы. И злила его жестокость русинов, и бесила безответность туземцев. Хоть раз бы ударили в ответ. Всё равно б не пощадили, но хоть опасались бы - а значит хоть немного уважали б. Но местному дикарю и в голову не придёт сделать больно другому человеку - пусть даже чужаку, захватчику.
Словно больной, развёл Олекса костёр. Долго сидел в одиночестве и смотрел на пламя. Добриня неслышно сел рядом. И неожиданно положил руку на плечё.
– Ковтни, Поповичу, легше буде, - сказал старик, протянув меховую сумку с мёдом.
Олекса глотает хмельной напиток. Становится теплее и спокойнее. Добриня гладит его по голове, по плечу. И убирает руку.
– Ностальгя, юначе?
– говорит тихо.
– Що це таке?
– Туга за домвкою.
Олекса задумывается на миг.
– Н, чого нема - того нема, - и как-то само собой так получается, что выкладывает он Добрин всё, что на душе.
Старик качает головой.
– В кожного на земл своя доля, - говорит он тихо.
– На все свй час. Час карати час мучитись. Час страждати час мститися.
– Ти про що?
– не понимает Олекса.
– Те, що ми тут робимо, то вкрай небезпечне, - Добриня опускает морщинистое лицо.
– Колись за це доведеться платити.