Киевские крокодилы
Шрифт:
Также необходимо ускорить развязку между Крамалеем и Затынайкой. Слишком долго тянется эта история и ей уже надоело.
Только с какой стати она будет делиться с Сапрыкиным, когда с ее стороны столько хлопот, труда и материальных затрат. Разве какую-нибудь сотенку-другую выкинет ему по своей сердечной доброте.
IV
Утром Балабанова, совершив туалет, выехала из дому. Солнце грело по-весеннему и от вчерашнего снега следа не осталось.
Подобрав ротонду, она подошла к роскошному
Отворил лакей.
— Встал уже?… — осведомилась Балабанова.
— Кушают уже чай, — ответил слуга.
Полная, с упругим перетянутым станом горничная пронесла поднос с чаем, вафлями и лимоном.
— Вот передайте карточку, — сказала Балабанова, испытывая невольное чувство робости, давно незнакомое ей, и, остановившись перед зеркалом, оправила кружево около шеи.
— Пожалуйте, — через минуту возвестил лакей и проводил ее в кабинет.
Татьяна Ивановна вошла и тяжелые двери плотно затворились за ней.
Крамалей сидел за письменным столом. Перед ним лежали какие-то бумаги и стоял только что поданный чай.
— Садитесь, — мягко сказал он Балабановой, указывая на место против себя.
Та опустилась, пышно пораскинувшись складками своего серого шелкового платья.
— Извините, Константин Константинович, что я явилась к вам, но я должна была это сделать ввиду обоюдного интереса порученного мне дела.
Нетерпение отразилось в лице Крамалея. Он встал с места и отошел в глубь комнаты, где остановился, заложа руки в карманы и издали смотрел на Балабанову. В позе его было нечто выжидательное, насторожившееся. Так иногда заяц из-за куста выглядывает охотника.
Балабанова также встала с своего места, подошла к Крамалею и продолжала вполголоса что-то говорить ему. Крамалей отошел еще дальше, точно ужаленный. Балабанова последовала за ним; она все еще что то говорила, понизив голос. Спустя несколько минут Крамалей опять приблизился к письменному столу.
— На днях я покупаю дом и мне крайне нужны деньги, — говорила Балабанова: — и именно недостает обещанной вами суммы.
— Но вы уверены: все так будет?..
— На днях я пришлю за вами, или сама заеду.
Он открыл несгораемую кассу, отсчитал несколько билетов и положил перед Балабановой.
— Мерси, — произнесла та, пряча билеты в ридикюль. — Будьте уверены, я еще никого не обманывала.
Она даже сделала попытку протянуть ему руку, но Крамалей, казалось, не заметил ее жеста, все также величественно, спокойно продолжал стоять в стороне, заложа руки в карманы. Психология его лица, в данный момент, выражала самые разноречивые чувства: он сознавал всю мерзость своего поступка, но все же предпринимал его.
— Жребий брошен, — говорил взгляд его серых, стекловидных, точно остановившихся глаз.
Балабанову слуга предупредительно проводил на улицу и даже позвал извозчика,
— Ну, действуй, — мысленно ободрила она себя.
— Как я скучала вчера без вас, Милица Николаевна, — начала она, врываясь в квартиру Затынайки: — обещали быть и не заехали, а я уж ждала вас. Все
— Извините, Татьяна Ивановна, право не было настроения. Получила приятное известие от дяди, нахлынул рой воспоминаний детства, — весело отвечала Милица.
— Должны загладить свою вину. Когда теперь будете? В четверг можно рассчитывать?
Милица, не думая, дала слово.
— Вот прекрасно! — воскликнула Балабанова. — А детки где? Я приехала также на них взглянуть. Это пассия моя. Отпустите ко мне Лелечку на несколько дней. В четверг приедете и возьмете. Лелечка, деточка, хочешь ехать ко мне? — нежно обратилась она к вошедшей в комнату девочке.
— Если мама позволит, — отвечала та. Милица велела дочери одеться в новое платье.
— Как это мило с вашей стороны! Не обижайтесь, Милица Николаевна, я бы могла помочь вам относительно воспитания детей. Лелечку пора готовить в институт.
— Спасибо за доброе намерение, но я скоро уезжаю в деревню, — отвечала Милица и рассказала ей относительно своих планов.
— Вот как! — подумала Балабанова и сказала, что ей очень жаль расстаться с нею.
— Итак, вы уедете скоро?
— Не очень скоро, Татьяна Ивановна: — письмо к дяде идет целый месяц, если не более, хотя, конечно, он может прислать телеграмму.
Балабанова уехала и увезла с собой Лелю. Милица вышла на крыльцо проводить их и взглянула на дочь, с торжествующим видом усевшуюся в экипаж. Возница взмахнул вожжами и помчался. Маленькая фигурка девочки, в серой шубке, мелькнула светлым пятном в глазах матери последний раз и сердце Милицы вдруг болезненно сжалось и заныло каким-то недобрым предчувствием.
— Куда и зачем отпустила она дочь? К прекрасной, быть может, но все же малознакомой личности.
Опять странное, двойственное чувство овладело ею: Балабанова показалась ей противна с своей навязчивой, приторной любезностью; молодая женщина по-прежнему не могла разобраться в своих ощущениях и приписала свое тяжелое настроение разлуке с дочерью.
Ей сделалось холодно. Она закуталась в платок и присела за работу.
В доме стояла невозмутимая тишина. Аринушка уложила двух младших девочек в постель и сама тоже улеглась на сундуке.
Милица сложила работу, взяла книгу и углубилась в чтение. Ей показалось, что на крыльцо кто-то взошел и затем послышался робкий, неуверенный шорох, будто дергание за ручку двери.
— Кто бы мог быть в такое позднее время? — подумала она: — уже 12-й час ночи. Неужели телеграмма от дяди Евгения?
Она подошла к дверям и спросила:
— Кто там?
— Я, — отвечал робкий голосок.
— Лидия, вы? — удивилась Милица и распахнула двери.
В комнату, шатающейся походкой, вошла Лидия с бледным лицом и блуждающими глазами. На ней была надета теплая кофточка и на голову небрежно наброшен платок; пряди волос выбивались из-за него. Девушка нерешительно остановилась среди комнаты, точно не зная, что ей делать.