Кикимора

Шелль Яков

Она не знала ласки, все считали ее омерзительной и боялись с самого детства; мама была очень красивой, она ее презирала за безобразное детское личико, а отец, высокий, красивый, крепкий, просто ненавидел ее, уродину; им всем, – и ее сестрам и родителям, – она видела, не хватало только повода ее отравить, изжить, уничтожить, так они ее презирали, гордясь собой на ее фоне.

Ее безобразие стало причиной ее высокомерия, и самолюбия. Она был тщеславна, мстительна. Неважно, что она сама отыгрывалась на слабых! Неважно, что страдали другие, а не ее обидчики, – красавица мама, негодяй отец и мерзкие подлые сестры; пусть страдает кто угодно, она об этом не думала, ей было важно эти чувства торжества победы, своей значимости, своего величия.

Но теперь она гордилась тоже собой. Она поселилась в

юноше и прочно завладела его волей и интеллектом; она им владела полностью и полновластно. Она была хозяйкой положения. О! Сколько лет она терпеливо к этому шла, постепенно проникая в него и все больше впитываясь в его энергетическую станцию. Это была стратегическая высота, как говорят военные, откуда была видно все поле боя, – воля, интересы, эмоции, чувства, интеллект! Кто владеет энергией, тот контролирует ситуацию!

Захватив, в конечном счете, силовую подстанцию, и поселившись окончательно в ретикулярной формации продолговатого мозга юноши, она овладела всеми стратегическими высотами личности.

Пусть страдает невинный юноша, ей все равно, его страдания уравновешивают ее собственные и уничтожают их, и она перестает страдать; страдания других по ее вине – это путь к уничтожению собственных. Он ведь тоже шел этим путем, страдая, он доводит мать до слез и, видя ее страдания, утешался.

Она утешалась его страданиями!..

Сколько надо превратить красивого в безобразное, чтобы стать первой красавицей со своим собственным безобразием! Хорошее только кажется хорошим на фоне зла, а не было бы зла, насколько было бы оно хорошим?

Кикимора перевела дыхание и пошла бродить по комнатам, задевая на пути предметы и она падали на пол с стуком, но она не обращала на это внимание, при этом то бормотала что-то про себя, то вдруг заливаясь смехом, если ей приходило на ум горделивая мысль, или начинала кому-то грозить карами и ругаться, если ей вдруг вспоминалась какая-то детская обида.

Все живое: будь то растение или зверь, бактерия или человек требует любви и ухода; если нет любви и ухода от других, живое берет его само. Бактерии и вирусы самым безжалостным образом получают свою долю любви к себе; пусть полыхают эпидемии, пусть гибнут миллионы людей, – вот она, настоящая страсть, настоящая любовь к себе, – всепоглощающая, всепожирающая!

Люди, народы, нации ведут бесконечные войны, безжалостные, кровавые, ради любви к себе, ради собственного счастья, своего величия, своего превосходства над слабыми! Эпидемия войн! Моря страданий и крови! Всепожирающая любовь!

Кикимора захихикала от мысли, что она на пути к взрыву страстей, к эпидемии отвратительных чувств! Ее, маленькую, безобразную, лишили в детстве любви и ухода, теперь она в состоянии получать свою долю любви самостоятельно, не ожидая от других; и, оглядываясь на спящего, а на самом деле не спящего, а поверженного, побежденного, подчиненного ей юношу, она упивалась любовью к себе. Она всего добилась! Его мама все больше любила слабого, беспомощного, диковатого сына, пожертвовала своей личной жизнью, посвятила свои мысли ему, свою любовь, заботу, уход! Любя его, ухаживая за ним, она, в сущности, любила ее, Кикимору, ухаживала за ней, создавала ей все удобства и комфорт, шла на поводу всех ее желаний и требований, ничем старалась не омрачить ее существование! Любовь, любовь!! Мою любовь к себе я рассыплю, как бисер, и каждая бусинка, как метастазы, проникнет в людей, и расцветет в них пышным шизофреническим букетом любви к себе! Жить в любви! Жить во имя любви! Вот что истинно!

Кикимора бродила по квартире, то и дело натыкаясь на предметы и беззвучно ругаясь от досады. Она была немного озабочена, хотя все последние попытки изгнать ее из тела юноши она успешно отразила. Ни молитвы, ни молебны, ни заклинания целительницы, ни погружения в прошлые жизни, ни попытки исправить ошибки рода Беловых и попутно рода Алексеевых – рода мужа, ни к чему не привели, они на нее не действовали! Она сама решала, когда и сколько она будет пребывать в этой сущности, она сама знает, кого и куда направлять! Эти слабые потуги, эти беспомощные дедовские методы были для нее дробинками для быка! Она в 100 раз сильнее, мощнее, ее власть почти безгранична, ее методы безупречны. Человек слишком слаб для нее! И потому для безобразного, уродливого – огромное поле деятельности, гигантская цветущая нива!

Тем более, что эти идеи она же сама им внушала! Как возможные способы изгнать ее! Взять хотя бы эту великолепную идею с так называемой геопатологией! Это же смешно, подать эту мысль и видеть как человек ей следует и всерьез уверяет других в ее реальности!

Но вместе с торжеством она испытывала легкую досаду. Ей было мало этих побед, она все чаще задумывалась над расширением успеха, она, в отличие от поверженного юноши, росла и развивалась. И матерела. И готова была замахнуться на большее! Но еще не пришла ее пора. Это ее досаждало. Заставляло быть терпеливой. Юношу следовало добить, довести до кондиции, до петли. Это был бы логический конец всех ее усилий. Ее лавровый венок! Да, да, ему петля на шею, а ей лавровый венок на шею!

Она захихикала от этого каламбура мыслей!

Но уже недолго! Юноша покорно и безвольно двигался к своему логическому концу, концу, которому именно она начертала и успешно осуществляла!

Правда, она немного побаивалась Виктора, это была неожиданно для нее, когда он первый раз появился у Беловых, и взялся решительно выбрасывать все, что она заставляла Виталика тащить в квартиру, весь хлам с помойки. Тут она, честно говоря, немного струхнула. И это обстоятельство ее до сих пор беспокоило. Но, к счастью, ей все таки удалось усилиями самой Тани и жалоб Виталика изгнать Виктора, и он уехал к себе. И снова она стала единственной хозяйкой положения! Тут она ловко все провернула, настроила Таню против Виктора, за его жесткие методы, – следовать распорядку дня, в котором были подъем и сон в одно время, регулярные прогулки, занятия английским языком, чтение книг, и даже посещение театра. Ничего не вышло у тебя, мой дорогой недруг! Мы категорически не любим всяких графиков, или планов, или систем! Только хаос – наш милый друг!

Спящая женщина заворочалась и Кикимора, оглянувшись на нее, отправилась в комнату к Виталику.

Светало.

Таня

Таня вышла из троллейбуса, зашла по пути в магазин и купила свою любимую большую ватрушку к чаю. Позвонил сын с вопросом, где она так долго. Она ответила, что скоро придет и медленно побрела домой. Она устала. Как она устала от всего. Вчера позвонила маман и долго вычитывала ее за намерение купить квартиру и разъехаться с сыном, его агрессивность и желание жить одному стали невыносимыми. Он придирался к ней без всякой видимой причины, достаточно было любого повода, даже то, что она дала ему не ту рубашку выйти к врачу, а он хотел другую, серую. И ныл, пока не довел ее до слез. Маман ничего не хотела понимать и желала только того, чтобы понимали ее. Она считала это за блажь, жить одной, и даже предполагала, что Таня просто хочет устроить свою личную жизнь. Она сама жила давно одна и не могла допустить, чтобы у дочери появился мужчина. Если появится мужчина, она потеряла бы свое влияние. Этого она не могла допустить. Вообще маман была из тех людей, которые не могут смириться с тем, что кому -то живется лучше, чем ей. Особенно со стороны Тани. Это было странно, но это было так.

Нет, о личной жизни не было даже мыслей. И даже желаний ее устроить. Все сосредоточилось на болезни сына и все ее силы и мысли посвящались ему. Она лихорадочно искала выход, а выход был только в излечение Виталика, вот тогда все стало бы на свое место. И его жизнь. И ее. Может быть даже личная. Но до этого было далеко. И чем больше проходило времени, тем дальше уходили ее надежды. Состояние Виталика, наоборот, медленно, но неуклонно ухудшалось. Она это видела, не понимая причин, не видя логики, но судила по отдельным признакам. Он все меньше был способен на какое-то дело. Или вообще не брался, чувствуя сам, что не справится, или не хватало сил настроиться, или быстро уставал, если все таки начинал что-то делать. Усилилась его беспочвенная, бессмысленная агрессивность. Требовал все чаще разъехаться, чтобы она его не раздражала. И это при том, что был полностью от нее зависим, сам ничего не делал по дому даже для себя. Не мылся, не чистил зубы, не менял белье, не заправлял постель; вел образ жизни домашней собачки. И при этом еще постоянно тявкал и рычал на хозяйку.