Киндер-сюрприз для зэка
Шрифт:
— Когда будешь идти — старайся держать карниз в поле зрения. Но, не опускай голову и не смотри прямо на него. Просто улавливай, что там перед тобой. На карнизе будут места, где он немного разрушился — переступай через них. Они небольшие, как раз на твой шаг.
Макс потрогал рюкзак Птицы.
— Это сбрось, чтобы он тебе не мешал.
— Нет, — повела головой Лина.
— Сбрось, — повторил Макс. — Не будь глупой, Вита. Груз будет тянуть тебя назад, а это опасно.
Вместо ответа Птица принялась затягивать лямки потуже. Макс раздосадованно крякнул.
— Хорошо, давай я его понесу.
— Не дам, — упрямо ответила Птица и вызывающе посмотрела на него, тряхнув золотистыми кудрями.
И Макс сдался. Он подсадил девочку на подоконник, после чего, развернув лицом к себе, осторожно опустил вниз.
— Тебе придётся идти первой, — сказал он, глядя в расширившиеся глаза Лины. — Мне нужно закрыть за нами окно, чтобы там не сразу догадались, куда мы делись.
Макс продолжал держать девочку за руки. Пальцы Птицы вцепились в его ладони с такой силой, что казалось их сейчас сведёт судорогой.
— Иди, — мягко сказал Макс. — Иди. Мы сможем, Вита. Мы обязательно дойдём.
И Птица сделала первый шаг. Душа её ухнула вниз, и девочка, дрожа всем телом от затылка до пяток, прижалась к шершавой стене. Правой рукой Лина всё ещё держалась за подоконник, не в силах отпустить его спасительную нерушимость. Она закрыла глаза и почти перестала дышать. Странно, откуда взялся такой сильный ветер? Когда они подходили к дому — стояла тихая безветренная погода. Теперь каждый порыв, казалось, был готов смести её с этого узкого, ненадёжного карниза и швырнуть вниз, на каменные плиты тротуара.
— Ну, иди, Витушка, не бойся, — услышала она голос Макса. — Я рядом. Всё будет хорошо.
Неизвестно, что подействовало на неё больше — успокаивающий голос Лазарева или это, непонятно откуда взявшееся обращение «Витушка», но Птица, наконец, разжала правую руку и стала медленно пробираться к углу дома.
За её спиной послышался звук опускающейся рамы. Это Макс закрыл за ними окно. «А выдержит ли карниз нас обоих? Он-то старый», — всплыла паническая мысль, снова вызывая неудержимую дрожь. Чтобы отвлечься от этого, Птица принялась медленно считать про себя, беззвучно шевеля губами.
Шажок, ещё один и ещё… А теперь — побольше, чтобы перешагнуть через выбоину. Куски кирпичей в ней похожи на остатки зубов во рту их интернатского сторожа Матвея Кузьмича, которого все дети за любовь к ругани называли Кузькина Мать. Птица двигалась, глядя, как сказал ей Лазарев, прямо перед собой. Ещё шажок, ещё… Она пожалела, что не догадалась стянуть волосы сзади в хвостик. Теперь налетающий ветер трепал её кудри и бросал их на лицо Лины, мешая смотреть. А о том, чтобы оторвать левую руку от стены и поправить трепыхающиеся локоны, не могло быть и речи.
Но, вот уже и угол дома. Птица осторожно дотянулась до него рукой и жадно вцепилась в, обжигающую ладонь, кромку. Дальше она одним движением подтянулась к краю, слыша за спиной хриплое учащённое дыхание Макса.
И тут Лина поняла, что не может двинуться дальше. Обогнуть дом — это совсем не то, что идти по прямой. Ей показалось, что, как только она начнёт поворачивать и окажется напротив необъятно большой грани угла, как тут же безвозвратно соскользнёт вниз. И, как назло, стена в этом месте была почти идеально гладкой: ни выемки, ни щербинки. Даже швы между кирпичами были расшиты тщательнее, чем в других местах. А, может быть, это только казалось от страха.
— Иди, — опять послышался голос Макса. — Держись за стенку и поворачивай.
Лина глубоко вздохнула и, затаив дыхание, начала поворот. Она занесла левую ногу и, поставив её на карниз с той стороны, перенесла всю тяжесть тела на неё. Затем, вжимаясь как можно сильнее в стену, переползла, подобно дрожжевому тесту, лезущему из опары, на другую сторону и осторожно выдохнула. Ничего не случилось. Она, по-прежнему, стояла на карнизе и была цела и невредима. Птица перевела дыхание, сделала ещё шаг и потеряла равновесие.
Край кирпича под её ногой обрушился, сопровождаемый дробным перестуком осыпающихся камешков. Лина подалась влево, отчаянно скользя ладонями по стене, которая, вдруг, стала гладкой, как стекло. И, всё же, она бы удержалась, но предательский рюкзак от резкого рывка свесился на сторону, увлекая её за собой. Птица почувствовала, как стена качнулась, словно раздумывая, и стала отдаляться от неё. Волна ужаса накрыла её, заплескав всё чёрным, и оставив перед глазами лишь прямоугольники светлого кирпича, изъеденные крохотными чёрными порами.
В последний момент, когда сердце Лины уже готово было оторваться и вылететь из груди, рука Макса схватила её за плечо и с силой прижала к стене. Птица вновь обхватила её ладонями, не слыша своего свистящего дыхания, толчками гоняющего воздух туда-обратно, и чувствуя лишь одно — она, всё ещё, стоит, и никогда это ощущение не приносило ей столько счастья.
— Всё в порядке, хорошая моя, — сказал Макс, с тревогой глядя на перепуганного ребёнка. — Дальше будет легче. Нам уже совсем немного осталось.
Они опять двинулись вперёд — маленькая девочка и мужчина, осторожно поддерживавший её одной рукой, почти не различимые на грязновато-песочной громадине дома.
Продвигаться, действительно, стало легче. Теперь им начали попадаться окна, за которые можно было держаться. Макс с Линой миновали два из них, закрытые изнутри жёлтыми вертикальными жалюзи и остановились возле третьего, которое выходило на лестничную площадку. Рама здесь была деревянной, обычного образца, изъеденная временем и непогодой. Немного повозившись, Макс толкнул одну из её створок, которая со скрипом отворилась внутрь, помог Птице взобраться на подоконник и, наконец, тяжело перевалился за ней сам.