КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ
Шрифт:
– Постой! Возможно, я теперь смогу убить её сам, дунув пламенем …
Капитан затряс головой:
– Нет, государь! Она сидит в настоящем болоте, там ничто не загорится… и её охраняют.
– Кто?! – рассвирепел Дракон. – Кто осмелился?!
– Ты знаешь, государь, – сдержанно произнес капитан. – Это наорги.
– Это что еще за нечисть? – удивился я, но Черный толкнул меня в бок, и я благоразумно замолк. Впрочем, в общем смятении не мое бестолковое замечание никто не обратил внимание.
Дракон же был в ярости. Он скрежетал зубами так, что искры сыпались из-под его усов.
– Каковы твари! – прошипел он наконец.- Не знаю, что из них двоих наибольшее
– Их копья уперлись мне в брюхо, государь, – ответил капитан. – И, если бы мы так прытко не удрали, они с готовностью отрубили бы руки и ноги любому из нас, чтобы, когда людоедка вонзила в свою жертву зубы, калека не смог бы ей сопротивляться.
– Это все объясняет, – пробормотал Алкиност. – Вот отчего людоеды так неуловимы! Никому и в голову не пришло бы подозревать наоргов в сговоре с ними, потому что отчего бы людоеду не съесть и этих мелких пройдох? Однако он их не ест…
– Позволь мне прогуляться по подземелью, – встрял Черный, весь светясь от нетерпения. Дракон с недоверием посмотрел на него. – В самом деле, государь! Я один успокоил так много людоедов, а вдвоем с Торном мы быстро успокоим и этих карликов.
– Ты уверен? – с недоверием произнес Дракон. – Это опаснее, чем ты полагаешь. А люди за тобой не пойдут – посмотри на них, они сейчас с большим удовольствием затолкают свои головы мне в зубы, чем пойдут в подземелье вновь!
– Государь, поверь мне. Люди напуганы, людоед кажется им чем-то непостижимым и сверхъестественным. Они верят, что он бессмертен и могущественен, оттого и не верят в свои силы. Я же знаю, что он смертен. Я не вижу в нем ничего особенного, ну, разве что омерзительные его привычки. Поэтому я не боюсь его и могу победить. В крайнем случае, мы убежим, – предложил Черный. – Уж бегать-то я точно умею быстрее капитана!
Словом, он выпросил эту сомнительную честь. И мы снова оказались в вонючем подземелье.
Теперь, имея возможность самолично прогуляться по подземелью, я невольно содрогнулся от омерзения и ужаса. Черный, без сомненья, вчера проходил именно тут – вон как он уверенно ориентируется, и даже умудряется не задевать наиболее грязные участки пути… И как, однако, он все-таки смел – защита защитой, но по мне место это было чересчур жутким. То там, то здесь, разрытые нашими солдатами, появлялись могилы несчастных. Я угадывал их по неясным очертаниям тел, вырванных из утрамбованной грязи, по останкам волос и клочкам истлевшей одежды, оставшимся лежать в земле. Кое-где камни стен, проступавшие сквозь бурые комки грязи, были страшно исцарапаны, словно тут метался страшный разъяренный зверь. Что это были за отметины? Кто теперь скажет; может, это жертва, увлекаемая каннибалами в их гнусное жилище, из последних сил цеплялась за жизнь, а может, это сами людоеды бесновались, справляя свой жуткий праздник. Но, так или иначе, а все здесь говорило о том, что здесь не раз разыгрывались такие трагедии, от которых кровь леденела в жилах. И тем страннее и величественнее, непостижимее казалась мне отвага Черного, в одиночку прошедшего этот путь вчера, притом путь, полный этих тварей…
– Что за наорги? – спросил я, когда мы оказались на достаточном расстоянии, чтобы меня никто не услышал. Черный, аккуратно минуя свисающие сверху какие-то грязные лохмотья, ответил:
– А, это такой народец… Я бы сказал, что они похожи на гномов, если б они не были так уродливы, злобны и жадны.
– Так в чем же сходство? Гномы, по-моему, очень милые и трудолюбивые существа.
– Гораздо в большем, чем ты думаешь. Я сам их не видел, но много
– Может, они и человечатинкой не брезгуют? – предположил я.
– А это мы сейчас узнаем, – произнес Черный. Внезапно остановившись и даже попятившись назад. Его рука скользнула по талии и я услышал знакомое мне тихое гудение. Умно с его стороны…
Наорги в количестве пяти человек стояли в узком месте тоннеля, прорытого уже непосредственно в глинистой почве, перед нами, нацелив на Черного свои пики, и намерения их были самые серьезные.
– Трусливые твари, – прорычал их предводитель, тыча своей пикой в Черного весьма неосторожно, совсем не опасаясь, что поранит его, – зачем вы вернулись?! Вам велено было убираться прочь!
Впереди стоящий наорг, мелкий человечек, сложенный достаточно правильно, но как-то топорно, осклабился. Я бы не назвал его жутким или особо страшным – конечно, он был не красавец, но то результат подземной жизни. Светлая, бледная кожа да вытаращенные огромные глаза. Зато, не в пример людоедам, он был одет очень опрятно и чисто, словно никогда не ходил по загаженному подземелью, помимо штанов и курток у каждого из них был через плечо перекинут теплый плед, и даже малый краешек их одежд не был запятнан тем, что в изобилии украшало подвал замка.
Только вот морды у них, у этих наоргов, были на редкость ублюдочными. Как они на нас смотрели! Как ухмылялись! Думаю, их предложения палач конспектировал бы с большим интересом, чем мои. Капитан был прав – они с готовностью бы отрубили нам и ноги, и руки, но только не для того, чтобы госпоже людоедке было удобнее кушать, а для того, чтобы просто поразвлечься.
– Трусливые твари и ушли, – небрежно отталкивая пальцем пику от своей груди, ответил Черный, – остались не очень трусливые.
Наорг захохотал.
– Смельчак нашелся, – произнес он сквозь свой шипящий, каркающий хохот. – Только мне дела нет до чужой смелости и глупости! Я сказал – любому, кто спустится еще хоть раз в это подземелье, я огрызу голову, и значит, так оно и будет!
Наорг, размахнувшись, резанул по животу Черного. Раздался жуткий скрежет, посыпались искры, словно пика наорга наткнулась на металл, и нападающий от неожиданности уселся на зад.
– А теперь я скажу, плотоядная ты ящерица, – заорал Черный, без боязни ухватив его пику прямо за острие. Он немного не рассчитал усилия, и под действием защитного поля лезвие со звоном сломалось в его руке; наорги загомонили, отступая назад, а предводитель их, все так же сидя на полу, еще больше побледнел, хлопая своими злющими глазищами.