Кино для взрослых. Плутовка
Шрифт:
В ответ Пол процитировал:
— «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость». Третья книга Ветхого завета, двадцатая глава, тринадцатый стих.
— Как во всех великих книгах, в Библии обе спорящие стороны могут найти аргументы в свою пользу.
— Насчет гомосексуализма там сказано однозначно.
Хендершот улыбнулся. Полу показалось, что он не совсем здоров. Бледный цвет лица, серое горло…
— Мистер Джерсбах, вы верите в Бога?
— Отец был верующим. К нему часто обращались за толкованием Библии.
— Он был ученым?
— Мастером на стройке. Но питал огромное уважение к знаниям.
— Это он привил вам
— Можно сказать и так. Я не хожу в церковь, но частенько перечитываю Библию. Религиозное воспитание не проходит бесследно.
Прищурившись, Хендершот взирал на него сквозь дымку сигаретного дыма.
— Я лично стараюсь сохранять широту взглядов и готовность воспринять новое. Ну, а теперь, — добавил он, когда смолкла музыка, — гвоздь программы.
Он повел гостя в холл, а оттуда — вниз по винтовой лестнице с покрытыми роскошным ковром ступенями. Они вошли в просторное помещение под землей, оборудованное как театр. На стене висели маски — комическая и трагическая. Перед небольшой сценой выстроились два ряда стульев с бархатными сиденьями.
— Здесь я просматриваю новые видеокассеты, — сказал Хендершот. — Для сегодняшнего показа я выбрал последний фильм из серии «Медицинский журнал».
Раздвинулся занавес. На экране возникла комната с кушеткой и медицинской аппаратурой. На кушетке, полуприкрытая простыней, лежала женщина. На переднем плане появился врач в белом халате и объявил: тема сегодняшнего занятия — женский оргазм.
— Где я мог его видеть? — пробормотал Пол.
— Это доктор Генри Ванс.
Ванс был известным врачом-гинекологом, выпустившим несколько лет назад бестселлер о сексе, в связи с чем его стали приглашать в многочисленные ток-шоу. Кончилось тем, что он стал, как наркоман, лезть из кожи вон, только бы увидеть свое лицо на телевизионном экране.
Доктор Ванс подошел к кушетке и приподнял простыню. Камера подъехала ближе. Он стал демонстрировать: это вульва, это анус, а это — вагина. Женщина неподвижно лежала на спине, безучастно созерцая балки под потолком. Доктор Ванс взял вибратор и прикоснулся к вагине и клитору. «Посмотрите, как действуют женские половые органы при коитусе». И он начал воздействовать на лежащую женщину вибратором, а тем временем камера показывала крупным планом вагинальное отверстие, откуда появились первые капли секрета. Чувственные, даже хищные губы женщины исказила судорога. «Идеальный момент для проникновения», — пояснил врач.
Женщина энергично задвигала тазом; голова на подушке моталась из стороны в сторону. Она открыла рот и тяжело дышала. Доктор Ванс не прекращал легких, сводящих с ума прикосновений вибратором. В глазах женщины появилось безумное выражение. Она закусила нижнюю губу и приподнялась на локтях; простыня съехала, обнажив красивые полные груди. «Верхняя часть тела, — продолжал бесстрастно вещать доктор Ванс, — отвечает на сексуальное возбуждение розоватыми пятнышками; соски примерно на четверть дюйма выдаются вперед». С полуоткрытых губ женщины сорвался умоляющий крик. Она уже кричала не переставая, в убыстряющемся ритме.
Пол отвернулся. Ивен Хендершот смотрел на него обескураживающе нежным взглядом.
Глава 7
Встав на цыпочки, Орландо поправил капюшон на голове у хозяина. В тени капюшона лицо Хендершота приобрело угрюмое выражение — ни дать ни взять Мефистофель, пожираемый изнутри дьявольским огнем. Балахон был из темно-коричневой шерсти и доставал до пола. Зеркало явственно отразило его старания довести образ до совершенства — во всех подробностях. Один раз он заметил погрешность и поднял палец; Орландо незамедлительно навел порядок.
Наконец Хендершот удовлетворенно улыбнулся.
— Ну, Орландо, как тебе сегодняшний гость?
— Приятный молодой человек.
— Наивность младенца с только что перерезанной пуповиной. В то же время — богатый внутренний мир. Нераскрытые возможности — даже неосознанный вкус к необычному. Пожалуй, им стоит заняться.
— Да, сэр.
Временами, глядя на Пола, Хендершот сравнивал его со статуэткой из слоновой кости. Гладкие безбородые щеки, незамутненные голубые глаза, прямые и простодушные. Как две чаши, нетерпеливо ждущие, чтобы их наполнили. Какая жалость, что этот тип красоты — самый недолговечный!
— Полагаете, он… созрел? — спросил Орландо.
— Был момент, когда в его глазах мелькнула догадка, но он ее тотчас отбросил. Нет, он далеко не созрел. Тем интереснее.
— Если мне будет позволено высказать свое мнение…
— Высказывай.
— Он вам не пара, сэр.
— Спасибо, Орландо. Но как знать? В настоящее время сердце молодого человека бьется вдвое чаще, а под конец оно его задушит.
Кивнув Орландо, Хендершот вышел из комнаты и направился на третий этаж, где была всего одна большая комната с гамаком, простым деревянным стулом и грубо сколоченным деревянным столом, на котором стоял глиняный кувшин с водой. Сюда он обычно удалялся для чтения и размышлений. На стуле ждал объемистый служебник Клавдия. Хендершоту доставляло несказанное удовольствие перечитывать последнюю запись Клавдия об искоренении язычества. Он перелистал книгу, принюхался к тонкому аромату, идущему от хрупких, истончившихся страниц, а потом закрыл ее, чтобы насладиться прикосновением слегка влажной ладони к экзотического вида обложке. И наконец услышал призрачное пение, неземную полифонию голосов, поступающую в его убежище из скрытого источника. Орландо не подвел. Обычно тонкая гармония монотонных песнопений действовала на Хендершота успокаивающе.
Но сегодня ни книга, ни исполняемые монахами псалмы не усмирили нервы, а лишь обострили воспоминания. Голубые глаза и почти юношеская стройность Пола внушили ему желание завладеть чем-то большим, нежели эти зримые приметы. Обычное обольщение сводилось к мимолетному слиянию тел, неистовым сумбурным содроганиям, после которых объект похоти превращался для Хендершота в ничто. Настоящая страсть есть форма существования духа! Все элементы раздельных сущностей — включая плоть — должны сойтись воедино. Восходя на голгофу физической любви, плоть обретает высшую духовность.
А пока то, что ныне существует в виде предзнаменований, не стало явью, ему суждено жить ожиданием. Жизнь продолжается; нужно призвать на помощь все свое терпение. Пусть молодой огонь, полыхающий в Поле, его открытость для новых ощущений витают перед ним призрачной иллюзией свежести, незапятнанным идеалом, питающим его грезы…
Ему исполнилось пятьдесят — столько же было его отцу, когда он был насильственно вырван из жизни. Ивен помнил его весьма смутно: ведь ему тогда было восемь лет. Образ отца ассоциировался для него с определенными запахами (табака, одеколона, мускуса), звуками (громоподобные взрывы хохота, тяжелые шаги на лестнице), присутствием рядом чего-то огромного (однако элегантного) и с болезненными ощущениями — когда его так крепко обнимали, что хрустели ребра, подбрасывали так высоко, что у него появлялась уверенность, что он упадет и разобьется, или пороли кожаным ремнем по нежной заднице.