«Кино» с самого начала и до самого конца
Шрифт:
Мы сыграли что-то около десяти песен, которые «Аквариум» сопровождал гробовым молчанием. Нам стало не по себе – такой реакции мы еще не встречали – Дюша и Фан неотрывно смотрели на нас, тараща изо всех сил глаза, а Борис беспрерывно курил «Беломор» и явно думал о чем-то своем.
– Ну вот, примерно в таком роде, – сказал Витька.
– Да, вот так вот, все типа того, – сказал я.
– Ну, как вам? – спросил Борис у своих товарищей.
Дюша наконец ожил, лицо его приняло человеческое выражение, и он с облегчением произнес:
– Да что говорить, это просто здорово!
– Все это нужно писать, конечно, – поддержал Дюшу и Фан, поняв, что роль члена комиссии подошла к концу.
– Я вам говорил, – улыбнулся Борис, потом повернулся к нам и спросил: – С названием вы разобрались?
– Я
– «Кино», хм, хм, что-то в этом есть.
– Да, – сказал Дюша, – неплохое название – ни к чему не обязывает.
– Многоплановое, – сказал Фан.
Тут же был назначен первый день записи. Борис полистал свой деловой блокнот, помычал, потом предложил ближайший понедельник – через два дня.
– С утра вы можете? – спросил он у нас.
С утра мы не могли. Но, смекнув, что такая возможность – сделать запись в студии, бесплатно, с хорошими музыкантами – просто так в руки не дается, да и Борис ведь считает нас серьезными людьми – настоящими битниками, новыми романтиками, музыкантами и тратит на нас свое время, мы решили, что сможем.
– Сможем, – сказал Витька.
– Конечно, – сказал я.
Все вместе мы вышли на улицу. Было еще холодно, но мы шли без шапок, ветер вертел у нас в руках гитары в тряпочных чехлах, Борис рассказывал нам про Игги Попа и Боуи, Дюша напевал припев Витькиной песни – «Просто хочешь ты знать, где и что происходит…», потом у метро мы простились с «Аквариумом» – у наших друзей были какие-то бесконечные дела. И я сказал Витьке:
– Поздравляю.
– И я тебя, хотя еще и рано, нужно сначала сделать запись.
– А что будем писать? Какие вещи?
Витька улыбнулся и сказал:
– Все! Потом выберем для альбома штук десять. А сейчас, сколько будет возможно, будем писать. Такой шанс нужно использовать.
– Это верно.
– Ну что, Леша, я к Марьяше съезжу, порадую ее. Давай тогда до завтра, что ли.
– Ну, до завтра. Я тоже сейчас домой – отдохну, почитаю что-нибудь.
Витька теперь часто встречался с Марьяшей. Это была очень милая барышня, боевая веселая художница, работавшая в Ленинградском цирке заведующей костюмерным цехом и постоянно таскавшая нам оттуда разные забавные тряпки – жабо, кружевные рубахи, расшитые фальшивым золотом жилетки и прочие списанные части цирковых костюмов. Я тоже пер из ТЮЗа все, что подлежало списанию, и в результате у нас с Витькой уже был кое-какой гардероб, который мы берегли для предстоящих концертов. Марьяше очень нравилась группа, носившая теперь скромное название «Кино», и в особенности ее руководитель – Витька. Она была умна и понимала, что музыка для него в данный момент – это главное, и не отвлекала от творчества, а, наоборот, поддерживала, помогала нам чем могла и не обижалась, когда время репетиций сокращало время ее общения с Витькой.
Следующим днем была суббота, и я заехал к Витьке утром – каждую субботу в двенадцать дня начинались собрания в рок-клубе, которые мы старались теперь не пропускать. Мы от души веселились там, встречали знакомых и ехали куда-нибудь в гости, а также узнавали о грядущих концертах. Мы прибыли в Дом народного творчества вовремя – «Кино» никогда никуда не опаздывало, и это было и остается для меня до сих пор настоящим проклятием. В Ленинграде при общении с людьми, занимающимися любой формой творчества, в большинстве случаев нет надобности приходить на запланированную с кем-то встречу вовремя. Ставлю десять против одного, что ваш приятель опоздает на время от десяти минут до… ну, часов до трех, скажем. Всех, кто не опаздывает (а есть у нас и такие), я знаю лично и могу дать справку по этому поводу всем желающим. Так и в клубе – если назначено на двенадцать, смело можно приезжать к половине первого, и тогда ждать начала придется всего минут пятнадцать – двадцать. Но мы с Витькой всегда приезжали к двенадцати и болтались по полупустому Белому залу, где в торжественной обстановке проводились заседания первого в нашей стране рок-клуба.
Неспешно собирались заспанные рокеры, пришли члены правления и уселись за своим столиком сразу же, начав перебирать груды бумаг, которые они всегда носили с собой. Собрание началось, как всегда, с переклички – в алфавитном порядке председатель выкрикивал названия групп, и их представители, сидевшие в зале, бодро рапортовали начальству:
– Есть!!!
Потом члены правления что-то говорили, сообщали какие-то новости, но на этот раз мы с Витькой не слушали их, а тихо беседовали между собой, обсуждали предстоящую запись и строили грандиозные планы по ее тиражированию.
– «Кино»! Вы что, не слышите, что ли? – Кто-то из правления, оказывается, уже не в первый раз громко обращался к нам.
– Что? – спросил Витька.
– Будете вы играть?
– Когда?
Весь зал изучающе смотрел на нас – здесь еще почти никто нас не слышал, а выглядели мы, стараниями Марьяши и с помощью Театра юных зрителей, достаточно экстравагантно.
– Через две недели концерт, будут играть молодые группы. Мы считаем, что вам уже пора попробовать выступить на нашей сцене.
– Выступим, – отозвался Витька.
– Тогда останьтесь после собрания – вам нужно подать заявку на выступление, представить залитованные тексты песен и порядок их исполнения, фамилии всех членов группы и написать, кто на чем играет. Еще вам нужно написать краткую историю вашей группы и принести несколько фотографий для…
– Стенгазеты, – сказал я. – Хорошо, принесем.
Мы задержались после собрания, Витька написал заявку на участие в концерте, очень похожую по форме на заявление в отдел кадров о приеме на работу, а я записал в записную книжку все, что нам нужно было еще написать, записать и принести в клуб для того, чтобы тридцать минут постоять на небольшой сцене актового зала, бесплатно разумеется.
– Ты прямо как Гребенщиков, – сказал мне Витька, кивая на мою записную книжку.
– Да-да, – ответил я. – На себя посмотри. Сам как Макаревич – важный.
Мы были очень довольны предложением руководства рок-клуба – концерт на большой сравнительно сцене, на более или менее приличной аппаратуре, перед большим скоплением публики – мы могли показать и свою музыку, и свои костюмы, и свою позицию по отношению к рок-революционерам, и еще что-нибудь… Вообще, концерты в рок-клубе были по-настоящему чистым искусством – никакой практической пользы они никому не приносили. Музыканты играли для собственного удовольствия, зрители в зале выпивали-закусывали, в буфете продавали сухое и коньяк, кофе и бутерброды с икрой… Клуб, короче говоря. Но монополия есть монополия, и за «левые» концерты, например в Москве, за которые музыкантам платили деньги, чтобы те могли худо-бедно существовать, и которые проводились без ведома и в глубокой тайне от рок-клуба, могли из этого самого клуба с треском вышибить. На первый взгляд это музыкантам ничем не угрожало в материальном, опять-таки, плане, но это только на первый взгляд. Утратив членство в рок-клубе, музыканты из разряда «самодеятельных артистов» автоматически переводились в разряд «идеологических диверсантов», «тунеядцев», «диссидентов», «антисоветчиков» и прочая и прочая… А поскольку пятьдесят процентов подпольных концертов заканчивались обычно (иногда еще не начавшись) всеобщей поголовной проверкой документов и выяснением личностей, то здесь музыкантам приходилось уже туговато. Члены рок-клуба еще могли что-то мямлить про залитованные тексты, показывать бумажки с синими печатями Дома народного творчества и валить всю вину (вину?!) на Облсовпроф или какой-нибудь еще культпросвет, а не члены такого удовольствия были лишены, и им приходилось выкручиваться самим, и не всегда это проходило удачно. Да.
Мы уточнили у нашего руководства подробности – день и час концерта, а также выяснили, кто еще будет играть, кроме нас. Заявлена еще была какая-то незнакомая новая группа, затем – «Группа под управлением Александра Давыдова». Их мы тоже не слышали раньше, да и не могли – группа только-только начинала, но внешний вид коллектива нам с Витькой понравился. Эти ребята тоже остались после собрания что-то выяснять, и мы их смогли рассмотреть поближе. Все они были в черных кожаных курточках или пальтишках, в черных очках, с аккуратными стрижечками и очень интеллигентными манерами – особенно низенького роста паренек, которого все называли Гриней. Сашку же Давыдова мы немного знали – слышали какие-то его предыдущие проекты, он был неплохим гитаристом, с кайфом играл блюзы в аккуратной манере Эрика Клэптона, но сейчас, судя по внешнему виду его музыкантов, он затеял что-то совсем новое.