Киноповести
Шрифт:
— Утром... не рассвело хорошо, слышу: стук — воротца стукнули...
— Да, главное, пришел домой, разделся, лег уж — я-то! Ну, спит, думаю. И мои — тоже — не хватились. А потом вспомнил: а чего же конь-то не заржал? А он у меня всегда: как прихожу откуда ночью, потихоньку всегда заржет. Соскочил да в сарай — нет коня...
— Я-то думала: вы вместе ехали-то. Думаю, задержался где...
— Думали, думали,— сказал полусонный Витька.— Я думал, ты думал, он думал... Мы думали.
Потом, совсем уж сквозь сон, едва-едва слышал:
—
— Не могу. Сама толком не знаю: не лежит душа, и все. Хоть ты что! Сама себя уговаривала, убеждала — не могу. Лучше век одна буду жить, только... Нет! Нет, нет и нет!
— Во!— удивился дядя Коля.— Это даже суметь надо — так опротиветь за короткий срок. Чем уж он так насолил-то?
— Да, наоборот, все хорошо. Ни одного грубого слова... Нет, все хорошо. Только — нет, и все тут.
— Ну, на нет и суда нет. Насильно мил не будешь, не зря говорят. Ладно... Я думал, у вас выйдет что-нибудь... Ладно...
Дальше Витька не слышал. Заснул.
Проснувшись, Витька маленько поперебирал свое хозяйство: бильярдные шары, подковы, покрышку футбольного мяча, лампочку от автомобильной фары, автомобильное зеркальце... Все было на месте.
В прихожей комнате, на столе, лежала записка:
«Витя! Я поехала на базар. Поешь молоко и хлеб. Все в шкафу, скоро приду».
Витька открыл шкаф... Но есть не хотелось... Он вышел из дому.
Пошел к Юрке.
Старик и Юрка были дома. Очень обрадовались, увидев Витьку.
— О!.. Кто к нам пришел-то!
— Витька?.. Эгей!— смешно обрадовался старик.— На побывку, что ли?
— Совсем,— сказал Витька.
— Совсем?— удивился Юрка.
— Совсем.— Витька тоже был очень рад. Но он радость свою никогда особо-то не показывал.— Чего делаете?
— Чего делаем?— переспросил старик.— Мы тут, брат Витька, с разных сторон жизнь окружаем: я — сзади, он — спереду. Я себе гроб вот строгаю, вроде того, что досвиданькаюсь с ней, с жизней-то, а Юрка в лоб ей метит — переделать норовит.— Старик и правда строгал какие-то доски, но вид у него был вовсе не печальный.— Вот чем мы тут занимаемся, Витька.
Витька посмотрел на Юрку: правда ли, мол, что гроб-то? Юрка кивнул, что правда.
— Я уж тут убеждал, убеждал его — бесполезно,— сказал он.
— Нет, тут вы меня не убедите. В своем гробике буду лежать... Своими руками сделанный.
— Во, дает!— сказал Витька.
— Я ее, каждую тесиночку-то, с лаской обделаю, аккуратно... Как жених в ём буду лежать!
— Да зачем?!— загорячился было Юрка.— Что за... дикость такая?
— Это не дикость. Какая дикость? У нас в деревне все старики так: кто мог, завсегда сам себе гроб делал. Что я, не знаю, какой мне гроб сделают? Тяп-ляп — и готово. Лежи потом... в хреновом гробу. Там сук вылезет, там трещина... На кой мне это надо? Я лучше сам... все тут по-людски сделаю.
— А что, заболел, что ли?
— Ничего подобного. С пенсии — опять заболею. А так — ни одно ребрушко еще не ноет. А гроб... Сделаю — пусть стоит, место-то не простоит. Вот так, ребятушки, так, орелики мои... Ничего тут удивительного нет: все помрем. Я уж, слава богу, пожил. Да и еще поживем! Пенсия вот скоро... масла опять купим в магазине...— Старик искренне засмеялся.— По Юркиному учению — это масло. Потом хворать полезу на печку...
— Вот логика!— сказал Юрка, тоже улыбаясь.— Железная. А чего ты приехал, Вить?
— Да этот гусь-то... он больше не будет ходить. Мама не велела больше.
— Да?
— Да.
— Давайте чай пить, раз такое дело!— весело сказал старик. Отложил рубанок, стряхнул с рубахи и со штанов стружки.— Счас медку принесем, яблоков... Заварим чай с парами. Слыхали такой — чай с парами?
— Нет. А как это?
— А вот счас сделаем. Это меня один сибиряк научил... У их там холода страшенные, вот они и выдумали чай с парами. Подмети пока, Юрка, а я за медом схожу. Подмети, чтоб и мы в чистоте посиживали и чаек попивали. Будем чаек попивать и беседовать.
Старик вышел, а Юрка взял веник и стал подметать.
— Хорошо в деревне?— спросил он.
— Хорошо. Только скучно.
— Ну, это ты... не понимаешь. Разве там скучно? Это ты один там оказался, поэтому тебе показалось скучно. А так-то там не скучно.
— Может быть. Мне здесь больше нравится.
— Ну, конечно,— согласился Юрка.— Хорошо, что ты приехал.
— Я там скучал без вас,— признался и Витька.
— Мы тоже тебя тут вспоминали...
Вошел старик.
— Вот и медок. Счас... загуляем, запьем и ворота запрем. Не журись, ребяты,— не пропадем!
В путанице ферм, кранов и тросов большой стройки девушка-почтальон нашла бригадира Ивана Громова. Иван, задрав голову, кричал кому-то:
— Смотреть надо, а не ворон считать!
Сверху что-то отвечали.
— Слезь у меня, слезь... Я тут с тобой потолкую!— проворчал Иван.
— Вы Громов?
— А?
— Громов Иван Николаич?
— Ну.
— Телеграмма...
Иван взял телеграмму, прочитал... Посмотрел на девушку, сел на груду кирпичей, вытер рукавом лоб. (Девушка, видно, знает содержание телеграммы, понимающе смотрит на бригадира, ждет с карандашиком и квитанцией, где Иван должен расписаться.)
Иван еще раз прочитал телеграмму. Склонил голову на руки.
Подошли двое рабочих из бригады.
— Что, Иван?
— Отец помирает,— сказал Иван не поднимая головы.
— Распишитесь,— попросила девушка.
— А?
— За телеграмму...
Иван машинально чиркнул, куда ему показали. Девушка ушла.
— Наука.— Один из рабочих взял телеграмму, прочитал.
— Семен-то... кто это?
— Брат.
— Нда...
Подошли еще рабочие.
— Что?
— Отец у Ивана помирает.