Киносценарии и повести
Шрифт:
СОСЕДКА - Вера Ивлева
Друзьям: Сулиму, Сайдо, Шухрату
– Все равно эта квартира будет моею!
– кричит пьяный Мафиози под июльским проливнем, задрав лицо к окну третьего этажа, и молния высвечивает лицо до трупной голубоватой белизны, а гром, не в силах полностью его перекрыть, соперничает с криком.
– Небом клянусь: бу-удет!..
– Будет вашей, будет, не кричите, пожалуйста, - успокаивает немолодой Шестерка в кожаном пиджаке, разрываясь между стараниями удержать патрона от падения в лужу и стремлением поймать машину, которых мало проезжает мимо в этот совсем
А там, наверху, с другой стороны окна, к которому обращает свои клятвы Мафиози, пытается остудить лоб о стекло пьяный Печальный, хозяин этой самой квартиры. Лоб не остужается, голова плывет. Печальный в три качка добирается до исцарапанного временем сервантика, из дверки, как из рамы, извлекает старенькую, со сломами по углам фотографию: под портретом усатого, оспою побитого Бога стоят в обнимку три третьеклассника, три мушкетера, три юных пионера, Риму и миру демонстрируя дружбу, нерушимую вовек: Печальный слева, Мафиози справа, троих, но самый, пожалуй, крепкий и! энергичный. Печально поглядев на фотографию, Печальный ничком валится на тахту и то ли плачет, то ли смеется: со спины не разобрать.
– Похож на яблочко, но с родинкою черной = твой подбородочек, прелестно округленный!
– настроение Мафиози успело тем временем поменяться с агрессивного на лирическое настолько, что вынудило декламировать из классика.
– Это про нее!
– проникновенно признается Мафиози Шестерке, когда, повторив двустишье раза четыре, смиряется с тем, что дальше не помнит.
– Про нее! Родинки, правда, нету, а так - все точно. Портрет. В школе учили!
– поясняет. Рудаки!
Хотя по виду Шестерки поверить, что он когда-то учился в школе, нелегко, он заверяет патрона:
– Учили, учили, успокойтесь.
– Едва коснулся, руку обожгло!..
– вспоминает вдруг Мафиози, как дальше.
– Едва пригубил - потерял покой! Про нее! Не веришь?
Красная пожарная машина пролетает, подобная торпедному катеру, мимо и обдает волною воды, на которую Мафиози и внимания не обратил.
– Почему не верю?
– соглашается с патроном Шестерка, пуская пузыри, ибо просто не имеет в запасе рук, чтобы вытереть лицо.
– Почему не верю?!
– А я потерял!
– Найдете, не переживайте! Эй, шеф!
– кричит вдогонку уже унесшейся машине и тут же комментирует.
– У, с-сволочь!
– Чт найду?
– живо заинтересовывается Мафиози.
– Что захотите, то и найдете! Успокойтесь, пожалуйста.
– А знаешь почему я сказал ей, что это моя квартира? Знаешь?! Потому что она похожа! ну, вылитая! на! на игрушку! на ослика! Понял или не понял?
Если б последний вопрос Мафиози звучал не так требовательно, Шестерка просто отмахнулся бы - тут же пришлось отвечать и по возможности вежливо:
– Ваша невеста похожа на ослика?
– Сам ты похож на ослика! На ишака! Мы когда маленькие были, часто ходили сюда, - снова поднимает голову к окну на третьем этаже.
– Тетя Лена кормила! дядя Бако самоделки показывал!
Останавливается машина. Шестерка, промокший, замученный дождем и проникновенным
– Извини, друг, - отзывчиво отзывается водитель.
– В другую сторону.
– Сто рублей даю!
– вмешивается Мафиози.
– Эй, ты не расслышал?!
– и лезет в карман, вытягивает оттуда пачку мятых купюр.
– Зад себе подотри своими бумажками!
– выкрикивает вдруг разозлившийся водитель и рвет с места, как на ралли.
– Дерьмо, - сплевывает Мафиози и грозит кулаком вслед автомобилю, после чего, вернувшись в лирико-исповедническое настроение, оборачивается к Шестерке, подбирающему с асфальта подмокшие денежные бумажки.
– Я ей, понимаешь, рассказал про эту квартиру, как про свою! Про фонтан под окном, про игрушки. Ну так как же!
– берет Мафиози Шестерку за грудки столь решительно, что оба чудом только удерживаются на ногах, - как я могу привезти ее сюда, если это не моя квартира? Отвечай, как?! Чего ты мне эти деньги суешь? Как?!
– Станет, станет вашей, - пытается Шестерка прислонить Мафиози к стене, - уймитесь, пожалуйста.
– А он!
– Мафиози старательно, точно клоун по проволоке, шагает раз, другой, а остановясь, утвердясь, грозит кулаком куда-то вверх: Аллаху ли, третьему ли этажу, - а он посмел мне отказать! Для него это, ишь память о родителях!
– Колхоз Ленина, - сообщает Шестерка водителю притормозившего РАФика-скорой.
– Пятерка, - мгновенно ориентируется водитель в ситуации.
– Кто шестерка?! кто шестерка?!
– взвивается обидевшийся Шестерка, нервы которого на пределе.
– Да таких и денег-то нету, - торопеет водитель.
– Пятерка, я сказал.
– А!
– опадает Шестерка.
– Тогда ладно, - и идет за патроном, все грозящим небу, все выкрикивающим:
– Я ему такой дом предложил, я ему мебель! я ему десять тысяч! я ему машину!
– Куда ты его?
– противится водитель.
– Заднюю дверцу открой!
Шестерка распахивает задние воротца, и Мафиози плюхается на подтолкнутые навстречу водителем брезентовые носилки!
!Один Аллах знает, что там с чем и как именно сцеплялось в подсознании Печального, когда он, отхохотав, отрыдав ли, вырубился на незастеленной кушетке, он и сам, продрав глаза, не сумел бы ничего толком рассказать, - сновидение, однако, вызвало отчетливое, как на кинопленке, воспоминание: трое мальчиков, трое пионеров (с той самой, под дедушкой Сталиным, фотографии) стоят на пороге квартиры, просторной и уютной, пронизанной солнцем.
– Это мои друзья, мама. Из нашего класса.
– Заходите, заходите, ребята, - появляется в дверном проеме отец. Чего стали? Приготовь-ка им, Леночка, закусить после трудов праведных.
– Я не голодный!
– агрессивно выступает мальчик, одетый похуже остальных, и Печальный никак не может соотнести его с Мафиози, хоть и отлично знает, что Мафиози вырос именно из этого плохо одетого, с обостренной гордостью мальчишки.
– Не голодный, так чаю выпьешь, - мягко, делая вид, что не заметил выпад, произносит отец.
– А пока пошли в мастерскую!