Киносценарии и повести
Шрифт:
– Где ряса?
– На дне, в сумке. А зачем тебе?
– Платье сошью, - и Нинка полезла под тахту.
– Ну куда ты хочешь, чтоб я пошел работать?! Куда?!
– взорвался вдруг, заорал, вскочил Сергей.
– Я уже все тут оббегал! Ты ж запрещаешь обращаться к Отто!
Нинка обернулась:
– Бесполезно. Я у него уже была!
– Была? В каком это смысле?!
– в голосе Сергея зазвучала угроза.
– Надоел ты мне страшно!
– вздохнула Нинка и встряхнула рясу.
–
Было скорее под утро, чем за полночь. Нинка выскользнула из такси, осторожно, беззвучно прикрыв дверцу, достала из сумочки ключ, вошла в комнату; разделась, нырнула под одеяло тихо, не зажигая света, но Сергей не спал: лежал недвижно, глядел в потолок и слезы текли по его лицу, заросшему щетиной.
– Ну что ты, дурачок! Что ты, глупенький!
– принялась целовать Нинка сожителя, гладить, а он не реагировал и продолжал плакать.
– Ну перестань! Я же тебя люблю. И все обязательно наладится.
– Я не верю тебе, - произнес он, наконец, и отстранился.
– Никакая ты не ночная сиделка. Ты ходишь! ты ходишь на Риппер-бан!
– Господи, идиот какой! С чего ты взял-то?!
– и Нинка впилась губами в губы идиота, обволокла его тело самыми нежными, самыми нестерпимыми ласками.
Сергей сдался, пошел за нею, и они любили друг друга так же почти, как в залитом африканским солнцем иерусалимском номере, разве что чувствовался в немом неистовстве горький привкус прощания.
Когда буря стихла, оставив их, лежащих на спинах, словно выброшенные на пляж жертвы кораблекрушения, Сергей сказал:
– Но если это правда! Я тебя! вот честное слово, Нина! Я тебя убью.
Сейчас они сидели в витринах друг против друга, на разных сторонах переулка: гимназисточка и монахиня. Землячка привалилась к наружной двери, готовая продать билет! И тут из правого проходца возник Сергей: пьяный, слегка покачиваясь.
Нинка увидела его уже стоящим перед ее витриною, глядящим собачьим, жалостным взглядом, но не шелохнулась: как сидела, так и продолжала сидеть.
Землячка обратила внимание на странного прохожего:
– Эй, господин! Или заходи, или чеши дальше!
– Что?
– очнулся Сергей.
– Ах, да! извините, - и, опустив голову, побрел прочь.
Землячка выразительно крутанула указательным у виска.
– Зачем?
– шептала Нинка в витрине.
– Зачем ты поперся сюда, дурачок?..
Один ночной бар (двойная водка), другой, третий, и из этого, третьего, старая, страшненькая жрица любви без особого труда умыкает Сергея в вонючую гостиничку с почасовой оплатой!
На сей раз придерживать дверцу такси нужды не было: окна мягко светились, да и не мог Сергей Нинку не ждать.
Она замерла на мгновенье у двери, собираясь перед нелегким разговором, но, толкнув ее, любовника не
– Где ты его взял?
– спросила почему-то Нинка и Сергей почему-то ответил:
– Купил. По дешевке, у беглого прапора, у нашего. Похоже, нашими набит сейчас весь мир.
– Понятно, - сказала Нинка.
– А я-то все думаю: куда деваются марочки?
– и пошла на любовника.
– Ни с места!
– крикнул тот и, когда она замерла, пояснил, извиняясь: - Если ты сделаешь еще шаг, я вынужден буду выстрелить. А я хотел перед смертью кое-что еще тебе сказать.
– Перед чьей смертью?
– Я же тебя предупреждал.
– Вон оно что!
– протянула Нинка.
– Ну хорошо, говори.
Сергей глядел Нинке прямо в глаза, ствол судорожно сжимаемого пистолета ходил ходуном.
– Ну, чего ж ты? Давай, помогу. Про то, как я тебя соблазнила, развратила, поссорила с Богом. Так, правда? Про то, как я затоптала в грязь чистую твою любовь. Про то, как сосуд мерзости, в который я превратила свое тело!
– Замолчи!
– крикнул Сергей.
– Замолчи, я выстрелю!
– А я разве мешаю?
Сергей заплакать был готов от собственного бессилия.
Нинка сказала очень презрительно:
– Все ж ты фавен, Сереженька. Вонючий фавен, - и пошла на него.
Тут он решился все-таки, нажал гашетку.
Жизненная сила была в Нинке необыкновенная: за какое-то мгновенье до того, как пуля впилась чуть выше ее локтя, Нинка глубоко пригнулась и бросилась вперед (потому-то и получилось в плечо, а не в живот, куда Сергей метил), резко дернула любовника за щиколотки. Он, падая, выстрелил еще, но уже неприцельно, а Нинка, собранная, как в вестерне, успела уловить полсекундочки, когда рука с пистолетом лежала на полу, и с размаха, коленкой, ударила, придавила кисть так, что владелец ее вскрикнул и макарова поневоле выпустил.
Сейчас Нинка, окровавленная, вооруженная, стояла над Сергеем, а он, так с колен и не поднявшись, глядел на нее в изумлении.
– Ты хуже, чем фавен, - сказала Нинка.
– Я не думала, что ты выстрелишь. Ты - гнида, - и выпустила в Сергея пять оставшихся пуль. Поглядела долго, прощально на замершее через десяток секунд тело, перешагнула, открыла защелку и, уже не оборачиваясь, вышла на улицу.
Ее распадок выталкивал, выдавливал из себя огромное оранжевое солнце. С пистолетом в висящей плетью руке, с которой, вдоволь напитав рукав, падали на асфальт почти черные капельки, шла Нинка навстречу ослепительному диску.