Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь!
Шрифт:
Еще арестовали Джемса Кокса, английского корреспондента из агентства Рейтер. Он тоже выбросился из окна и погиб.
— Из-за пустяков не станут бросаться из окон, — решил полковник Осака.
Японская контрразведка насторожилась.
Через три дня был арестован советник и секретарь «премьер-министра Ходзуми Одзаки.
В кругах правительства арест Одзаки произвел впечатление разорвавшейся бомбы: советник и личный секретарь принца Коноэ — советский агент!… Нарастал грандиозный политический скандал. Генерал Тодзио не преминул воспользоваться выгодной ситуацией и столкнул
Два года назад такое же потрясение страны и падение правительственного кабинета было вызвано двойной неудачей — поражением японской армии на Халхин-Голе и внезапным заключением советско-германского договора. Теперь это случилось в результате ареста членов группы Зорге. Это имело такое же значение, как военная или дипломатическая неудача…
Даже дзусины — члены Тайного совета старейших государственных деятелей Японии — не могли знать о всех происходящих событиях. Премьер Тодзио попросил императорского адъютанта Сигеру Хондзио ограничить информацию престарелых дзусинов — всех бывших премьер-министров. Даже им не следует доверять некоторых тайн, в том числе и причину отставки кабинета Коноэ. Хондзио выполнил просьбу нового премьера, с которым его связывали десятилетия совместной военной службы.
Это осталось их тайной, хотя адъютант императора брал на себя громадную ответственность, нарушая придворные обычаи Страны восходящего солнца. Члены совета взбунтовались, потребовали представить им все секретные документы, недоумевали по поводу отставки Коноэ, но ничего не могли сделать. Пожаловались императору. Однако адъютант генерал-лейтенант Хондзио успел заранее поговорить с сыном неба. Император молча выслушал дзусинов и ничего им не ответил.
Что же касается принца Коноэ, то ему предложили экстренно заболеть и лечь в госпиталь при университете Васеда. Это был негласный арест, и следователь по особо важным делам явился к нему в палату для допроса по делу его личного советника Одзаки и немецкого журналиста Зорге.
Но все это происходило несколькими днями позже…
Беседа в кабинете посла Отта продолжалась.
Военный атташе Крейчмер сообщил еще одну новость. Полковник Мацамура из разведывательного отдела генерального штаба сказал, что на советско-германском фронте отмечено появление сибирских частей. Об этом телеграфировал посол Осима. По другим данным, советские дивизии покидают Дальний Восток и воинские эшелоны движутся по Транссибирской магистрали в сторону Москвы. Такие же сведения поступили из немецкого генерального штаба.
Тот же Мацамура сказал Крейчмеру: по данным японской разведки, перед началом русско-германской войны на Дальнем Востоке насчитывалось тридцать советских дивизий, две с половиной тысячи самолетов и столько же танков. Сейчас там осталось двадцать три пехотных дивизии, тысяча танков и тысяча самолетов. Русские продолжают перебрасывать свои войска на советско-германский фронт.
— Теперь русским ничто не поможет, — уверенно сказал Крейчмер. — Смотрите, что говорят об этом американские генералы. — Он показал статью из последнего номера «Нью-Йорк таймс», очерченную красным карандашом. Какой-то
«Потребуется чудо — такое, какого не было со времени библии, чтобы спасти красных от полного разгрома в течение очень короткого срока…»
Зорге прикинул: прошел месяц, как он передал в Москву первое сообщение об изменении путей японской агрессии.
Вслух он сказал:
— Этого не может быть, Крейчмер! Русские физически не смогут так быстро перебросить войска из Сибири. Это сразу выключит единственную их дорогу в Сибирь. Транссибирская магистраль не рассчитана на подобные экстренные перевозки. Нужна по меньшей мере неделя, чтобы перевезти на фронт даже одну дивизию.
— Согласен, но факт остается фактом, — настаивал Крейчмер. — Все происходит так, будто русские сидят в японском генеральном штабе и прекрасно знают, что на востоке им теперь не грозит опасность.
— Вот это возможно, — согласился Зорге с военным атташе. — У русских неплохая разведка… Впрочем, это по его части, — Зорге кивнул на вошедшего Майзингера, который сразу заполнил собой кабинет посла. — Ты слышал, Йозеф, — шутливо продолжал Зорге, — говорят, русские агенты проникли в японский генеральный штаб… Чего же ты смотришь?…
— Если бы я работал в кемпейтай, этого бы не случилось, — отпарировал эсэсовец. — Ты, вижу, все не можешь простить мне свой проигрыш в покер… Скажи лучше, когда ты намерен отыграться?…
Но доктор Зорге уже перешел на серьезный тон:
— Не рано ли ты, Эйген, сообщаешь в Берлин, что японцы не ударят теперь по советскому Дальнему Востоку? Я сегодня читал шифровку.
— К сожалению, нет, — ответил Отт, — надежды привлечь Японию на нашу сторону не оправдались.
— Японцы просто оказались дальновиднее, чем думали в Берлине, — сказал Зорге.
— То есть? — спросил Крейчмер.
— Номонганские события, или Халхин-Гол, как называют русские, показали упорство советских войск. И нынешняя война тоже. В оценке событий нужна трезвость, и, по-моему, японцы проявили ее. Они не хотят очертя голову лезть на север, имея в Квантунской армии семнадцать дивизий против тридцати советских.
— Теперь их двадцать три, — уточнил Крейчмер. — К тому же японские дивизии удвоенного состава, — значит, их тридцать четыре.
— Согласен, — продолжал спорить Зорге. — Эти цифры были верны к началу войны. Теперь на советской границе стоит миллионная Квантунская армия, и все же Япония не станет воевать на два фронта — в Южных морях и на севере. Она будет воевать там, где что-то плохо лежит. Вот смотрите последние данные…
Зорге достал листок из записной книжки и прочитал несколько цифр.
— Откуда у вас такие сведения? — спросил Крейчмер.
— Из самых достоверных источников — полковник Сугияма из оперативного отдела генштаба.
— Дайте их мне…
— Пожалуйста!… Не стану же я публиковать эти цифры в своих корреспонденциях. Меня сразу вышлют за разглашение военной тайны. Берите, я добрый, — Рихард небрежно протянул листок Крейчмеру. — Однако извините, господа, я должен покинуть вас… Эйген, я заеду попозже, если не разболеюсь.