Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.6
Шрифт:
Индийские сипаи у ворот разожгли костер – им было холодно, хотя вечер был парным, влажным от прошедшего и завтрашнего дождей.
Лейтенант остановился посреди двора.
– Вы к себе? – спросил он Дороти. И она поняла, что ему хочется в гостиную большого дома, где пьют и играют в карты. Юноша нагулялся.
– Идите, – сказала Дороти, – мой мальчик.
Лейтенант удивленно посмотрел на нее.
– Какую роль вы играете?
– Роль герцогини.
Стюарт церемонно поклонился. Его башмаки отстучали энергичную дробь
Двор был освещен несколькими лампами, висящими на столбах. Служители как раз кончили их зажигать, и лампы пока еще светили неуверенно, уступая небу в яркости света.
Дороти подошла к навесу. Под ним были сложены рядами большие крепкие колеса с железными ободами. В брусках и коротких бликах лишь осведомленный человек мог разглядеть заготовки для тяжелых лафетов.
Дороти была осведомленным человеком, потому что знала, что искать. Мистер Уиттли не смел отказаться от похода на Пегу – отказавшись, он терял надежду стать великим человеком. Дороти и ее дядя угадали правильно – вон там, дальше, толстыми свиньями, укутанными в брезент, лежат тяжелые стволы корабельных орудий, которые свозят с «Дредноута». Главное – не упустить момента. Завтра надо будет сообщить сайя У Дхаммападе об увиденных пушках. Еще неделя, и число их перевалит за полсотню. Такая громовая мощь может сокрушить любую армию.
– Вы чем-то заинтересовались? – Дороти вздрогнула от ненавистного голоса полковника Блекберри. И надо же, он застал ее в тот момент, когда она, задумавшись, приподняла угол брезента и смотрела на пушечный ствол.
– Добрый вечер, – сказала Дороти. – А я думала, что это здесь лежит.
– Конечно, моя маленькая девочка и не подозревает, какими бывают пушки.
– Ах, это пушки, – догадалась Дороти. – Вот спасибо, что вы мне это сказали.
– Была бы моя воля…
– Полковник, вы опять беретесь за старые песни, – огрызнулась Дороти. – Я вам не подчиняюсь…
– Я заставлю тебя подчиняться… Ты вернешься в Англию в клетке.
– Вы знаете о клетке? – проговорилась Дороти.
– Что? Что я должен знать?
Конечно же, полковник приплыл сюда на «Дредноуте», но он мог иметь доверительные беседы с Региной или другими осведомителями.
– Спокойной ночи! – Дороти побежала к дому фактора.
Ей показалось, что полковник заскрипел зубами.
Наверное, лишь показалось.
Суд был назначен на четыре часа, когда начнет спадать жара.
Миссис Уиттли была весь день взволнована, то кидалась на Дороти с кулаками, то навязывала ей в подарок недорогое ожерелье. Но о суде не сказала ни слова. Тогда Дороти сама решилась и спросила госпожу:
– А можно будет сидеть на суде посторонним?
– Когда?
– Сегодня после обеда.
– Ах, да, после обеда! Нет, это абсолютно исключено.
– А вы сами пойдете?
– Я вынуждена пойти. Меня просили. Я свидетель.
– Я тоже свидетель.
Тут
– Какой ты свидетель! Ты распутная девка. Неизвестно, где ты шлялась три месяца, и посмела ко мне явиться! Уходи, чтобы я тебя не видела.
Дороти не стала спорить – в гневе Регина разве что не теряла рассудок.
За полчаса до начала суда Дороти вышла из фактории на берег и встала в тени высокой стены. Она смотрела на «Дредноут».
Рядом с ней стояли несколько солдат и слуг. Они переговаривались и тоже смотрели на реку, потому что знали, что сейчас повезут обвиняемых. Среди слуг и клерков Компании ходили дикие слухи о предательстве офицеров «Глории».
Говорили, что они продали британский корабль пиратам, а те за это обещали перевести на Британский банк по сто тысяч фунтов каждому, говорили, что Фицпатрик – ирландец, а потому давнишний французский шпион, который сговорился с Бонапартом еще в Европе.
…От «Дредноута» отвалила шлюпка. Мерно поднимались и падали в воду весла, в шлюпке умещалось немало людей, они сидели тесно, над ними поднимались дула ружей. Зрители подвинулись поближе к мосткам, что вели от фактории к реке, чтобы получше разглядеть предателей.
И когда пятерых обвиняемых, в мундирах, но без шпаг, в окружении вооруженных солдат повели на берег, толпа зашумела и на всякий случай отпрянула – в толпе всегда живет страх перед неведомой опасностью. Даже если эта опасность пока выглядит безобидно.
Дороти сразу увидела Алекса. Он совсем выздоровел, но исхудал и потемнел лицом, он выглядел куда старше, чем раньше. Шляпы на нем не было. Шляпу сохранил только Фицпатрик, которому было неловко шагать, как простому преступнику, под конвоем, он смотрел в землю, и его пошатывало. На мостках он оступился, и его помощник еле успел поддержать капитана. Толпа зашумела, недовольная тем, что падения не произошло и челядь не насладилась унижением господина.
В этот момент Алекс увидел Дороти. Она не посмела его окликнуть, чтобы не привлекать к нему и к себе внимания, чтобы не сделать Алексу хуже. Но какая сладкая горечь налила пламенем ее грудь – как дорог и прекрасен был тот молодой изможденный поляк… «Господи, – поняла Дороти, – я же его люблю!»
– Дороти! – услышала она прорезавшийся сквозь туман и шум в ушах голос Алекса. – Дороти, ты жива! О, какое счастье! Какое счастье!
Штурман кинулся к девушке, и она, не сдержавшись, протянула руки к нему и прижалась головой к его груди.
Солдат, который шагал рядом со штурманом, не уловил вовремя этого движения и не успел остановить преступника. Поэтому он с опозданием кинулся расталкивать влюбленных, и даже самые жестокосердые из зрителей были возмущены его действиями. Но, несмотря на это, к солдату пришел на помощь сержант, ведший арестованных, и они вдвоем отшвырнули Дороти в толпу.