Киреевы
Шрифт:
— Заело клапаны правого калорифера, — с явным беспокойством в голосе говорит механик Морозов.
Машину клонит на правое крыло и начинает заворачивать.
— Хоть выключай левый подогреватель, — огорчается Николай Николаевич, — пробиваться вверх нельзя из-за турбокомпрессора.
Радист докладывает, что самолет находится над бухтой Тихой.
— Спросите, возможна ли посадка?
Ответ неутешительный: аэродром закрыт облаками.
С еще большей силой самолет валится вправо. Вдобавок его начинает трясти. Остается одно: выключить
— Свяжитесь с Рудольфом, — говорит Киреев радисту, — если там погода не изменилась и можно сесть, я постараюсь дотянуть туда.
Лед теперь нарастает на обоих крыльях, вести машину стало легче. Однако тряска увеличилась.
Николай Николаевич решает прибавить обороты моторам, но машину трясет о такой силой, что кажется, она вот-вот развалится. Поневоле приходится убрать газ. Теперь машина стремительно идет вниз. До земли остается триста метров. Каждую секунду самолет может врезаться в ледник какого-нибудь острова.
Мучительно работает мысль в поисках выхода: как спасти людей?
«Прыгать с парашютами? Но куда? Внизу море-Туман… Погибнуть так глупо!»
— На Рудольфе по-прежнему ясно, — сообщает радист.
Киреев дает полный газ моторам.
«Только бы не рассыпалась машина, только бы дотянуть…»
Вдруг самолет резко валится на левое крыло. Киреев молниеносно открывает фонарь и видит: правое крыло освободилось ото льда. Еще не отдавая себе отчета в происшедшем, повинуясь инстинкту, он кричит:
— Включай левый калорифер!
На лбу летчика выступил холодный пот. Он не спускает глаз с крыла: лед быстро срывается с кромки и исчезает в тумане. Освобожденный самолет взмывает ввысь.
Николай Николаевич облегченно вздохнул и вызвал Морозова.
— Как тебе удалось исправить?
— Я пролез в крыло и открыл клапан.
— Ты спас нас, дружище!
Николаю Николаевичу захотелось крепко обнять бортмеханика и сказать ему что-то ласковое, теплое, как те чувства, которые переполняли его сейчас.
Над островом Рудольфа пролетели при ясной погоде. Николай Николаевич включил автопилот, вытянул онемевшие ноги, расправил плечи. Только сейчас почувствовал, как устал за эти десять часов полета. Он с наслаждением отдыхал, любуясь давно знакомой, но всегда волнующей картиной: вокруг раскинулась вечно движущаяся ледяная пустыня океана, кое-где в лучах полярного солнца сверкали ослепительно белые громады айсбергов.
Невольно мысли Николая Николаевича переключаются на историю завоевания Арктики. Сколько славных имен хранит эта история. Люди из разных стран столетиями пытались завоевать район Северного полюса. А теперь все меньше и меньше остается на карте Северного Ледовитого океана белых пятен, а в небе над дрейфующими льдами — нехоженых дорог.
…Самолет идет над островом Шмидта. Вдали показалась Северная Земля. Киреев разворачивает машину вправо и ведет ее на юг.
Ясная погода была и на материке. Николай Николаевич смотрит, как под
Тундру постепенно сменяет густой лес. Солнце клонится к горизонту, небо по-прежнему остается безоблачным.
Неожиданно радист принимает с заводского аэродрома радиограмму с предупреждением о сильной грозе.
Киреев ни секунды не колеблется:
— Гроза не циклон, пока долетим — пройдет.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Гроза над городом разразилась совсем неожиданно. Весь день на небе не появлялось ни одного облачка. Разморенные июльской жарой люди скрывались в домах с наглухо закрытыми ставнями. Но и там их преследовала духота. К вечеру подул ветерок и дышать стало легче.
Когда солнце, уходя за линию горизонта, оставило светлооранжевый след, с юго-запада надвинулась огромная грозовая туча, окаймленная отблесками заката. Светящаяся полоса на западе еще не успела потухнуть, а небо уже прорезали ослепительные зигзаги молний, сопровождаемые громовыми раскатами.
Мария Михайловна Киреева и ее старший сын Виктор, большелобый, с упрямым подбородком, очень похожий лицом на отца, собрались пить чай, когда от удара грома в буфете зазвенела посуда.
В больших серых глазах Марии Михайловны мелькнул испуг. Она повернулась к Виктору, хотела ему что-то сказать, но тут же раздумала, спрятала свое сразу разгоревшееся лицо за дверцей буфета и начала переставлять с места на место чашки.
Мария Михайловна, несмотря на долгие годы совместной жизни с Николаем Николаевичем, не могла приучить себя относиться спокойно к его полетам. Киреев участвовал в дальних воздушных экспедициях, и Мария Михайловна каждый раз мучительно волновалась.
Однажды, еще в начале их совместной жизни, Николай Николаевич, прощаясь перед полетом с женой, сказал ей ласково и шутливо:
— Не надо так, Марусенька! Ведь ты боец гражданской войны.
Сказал и сам спохватился: самое больное, самое тяжелое всколыхнул своими необдуманными словами.
До отъезда на аэродром оставались тогда считанные минуты. Николай Николаевич покрыл поцелуями пушистые пепельные волосы жены и все повторял прерывистым шепотом:
— Прости, родная, прости меня. Если бы ты только знала, как я люблю тебя!..
Когда подросли дети, Киреев внушил им, что надо стараться незаметно отвлекать мать от тяжелых дум.
— Она в ранней молодости пережила такое большое горе, что до сих пор не может забыть его, — коротко объяснил он.
— Наверно, когда мы были маленькие и ничего еще не понимали, у отца случилась авария с самолетом, поэтому мама и боится за него, если он далеко улетает, — решила Наташа.
— Ну конечно, — подтвердил Виктор.
Это был редкий случай, когда мальчик так безоговорочно согласился со своей старшей сестрой.