Кирилл и Мефодий
Шрифт:
— Что говорит новый бог?
— Смерть еретикам!
— А можно?
— Все можно ради веры.
Этот ответ укрепил беспощадность в его душе.
Созрело решение: завтра с утра созовет всех знатных. Ворота крепости будут открыты сутки. Кто хочет покинуть город — туда ему и дорога; кто хочет бороться с ним — пусть остается.
И совесть не будет мучать, он никого не насилует. Завтра он поймет, кто верен и искренен. Завтра!
7
Ученики хорошо усваивали новую письменность — к великой радости Константина. Церковных проповедей становилось все больше, люди постоянно приходили из отдаленных мест Моравии, приглашали их на крестины и свадьбы. Но чем глубже вникал Философ в жизнь народа, тем яснее понимал, что люди продолжают жить по законам предков, соблюдая языческие обычаи и обряды. Новое учение вошло в крепости, но не в деревни. Несмотря на славу братьев, передававшуюся из уст в уста, Деян легче их проникал в деревни. Он умел лечить болезни, и крестьяне сами искали
Собираясь в Моравию, братья не намеревались брать его с собой из-за утомительной дороги, но в последний момент увидели, как он подходит к ним с ветхой сумой на плече и обожженной палкой в руке; точно такие палки с набалдашниками, отдаленно напоминающими лошадиную голову, делали отшельники в горах. Жалко стало старика. У него никого нет в этом большом, чужом городе, да и какую работу стал бы он делать? Богатым были нужны крепкие, здоровые слуги, и прежде всего рабы. А Деян был свободным человеком... Константин знал, что лежит в ветхой суме. Острый нож, две поношенные конопляные рубашки, несколько головок чеснока, кусок черствого монастырского хлеба да глиняная фляжка с каким-то обжигающим напитком от упадка сил. В другой части переметной сумы были разные лекарственные травы и коренья. Стоило кому-нибудь закашляться или пожаловаться на боль в суставах. Деян тотчас же ставил горшок на огонь и спешил приготовить отвар. Мать-и-мачеха и медвежье ушко, коренья первоцвета, кора вербы и многое другое хранилось в суме. Особенно прославился Деян лечением оспы, которая свирепствовала в Моравии. Дети умирали как мухи. Болезнь перебрасывалась от одного ребенка к другому, и о ней говорили как о старой ведьме, которая по вечерам перепрыгивает через высокие дворовые ограды, и в доме, где она появляется, заболевают дети. Эта напасть перепугала людей, заставив их запираться в домах. Тогда Деян впервые решил использовать свои познания. Они были очень простыми. В то время, когда он жил за Хемом, заболел один из его сыновей, и Деян позвал знахарку из Тутракана. Он привез ее в канун больших весенних праздников. Еще у калитки Деяна насторожила тишина в доме: то ли ребенок уже умер, то ли находится при смерти. В приземистой лачуге остальные дети забились по углам и круглыми от ужаса глазами смотрели на умершего братишку. Тогда знахарка соскоблила в ореховую скорлупу гной с нарывов только что умершего ребенка, велела Деяну пожарче разжечь огонь в очаге и выйти с женой во двор. Плач вскоре заставил отца заглянуть сквозь щель в двери — он окаменел. Пустив детям кровь острым лезвием ножа, она мазала ранки содержимым ореховой скорлупы.
Когда плач затих, знахарка открыла дверь и велела похоронить умершего. После похорон старуха пожелала вернуться в Тутракан, но Деян не отпустил ее. Он хотел понять, что будет с другими детьми. Нисколько дней спустя они тоже заболели, но легко, и выжили все до одного. Оспа перенеслась к соседям. Знахарка не успела спасти их первого ребенка, но остальные уцелели благодаря ее таинственным действиям с кровью и гноем. Деян долго упрашивал старуху рассказать, что, кроме гноя, было в ореховой скорлупе, но она упрямо молчала. В конце концов пришлось самому попробовать ее лечение на одном соседском малыше, и он выздоровел. Теперь его слава целителя распространялась по всей Моравии. Некоторые приписывали ее дружбе с Константином. Невозможно было представить, чтобы неграмотный старик знал такие тайны. Философ не мешал Деяну. Напротив, радовался, что старик тоже вносит свою лепту в популярность миссии, что он чем-то полезен людям. В последнее время Деян подружился с Наумом, чувствуя себя обязанным заботиться и наставлять молодого неопытного болгарина. Наум присоединился к миссии, когда Философ был в Брегале. Сначала его желание ехать с ними не понравилось Константину. Ему все казалось, что князь хитрит, посылая своего человека в Моравию, но сомнения отпали уже тогда. Наум пользовался уважением ханской семьи. Особенно близок был он сестре Бориса, Феодоре, которую обменяли на Феодора Куфару. Сам князь несколько раз говорил о ней, и Константин с нетерпением ожидал встречи, ибо знал Феодору еще пленницей в Царьграде. Когда они увиделись, завязался разговор, и сестра князя просила рассказать о Константинополе, об императрице и ее дочерях, интересовалась мелочами, дорогими сердцу девушки, прожившей лучшие годы у Золотого Рога. Жизнь святых апостолов в ее изложении получила окраску восточной легенды. Вероятно, она сама приспособила жития к окружающей ее среде. В темных глазах Феодоры горел фанатичный огонь, характерный для тех, кто живет в обществе иноверцев.
Когда Философ подарил девушке книгу, написанную на славяно-болгарском языке, она ваяла ее с почтительным страхом и поцеловала серебряный крест на деревянном переплете.
Если закрыть глаза, Константин и сейчас явственно видит ее смуглые руки с длинными холеными пальцами, которые поднимают к губам созданную им книгу. Они недолго разговаривали вдвоем. Вскоре появился Наум. Сначала Константин подумал, что его послал князь — послушать, о чем они говорят, но по отношению к нему Феодоры и по поведению этого молодого человека Философ понял: пришел еще одна сторонник его дела. Наум, как он сам сказал, был сыном кавхана Онегавона. Константин не слышал до сих пор этого имени, но хорошо знал болгарскую иерархию. Кавхан — второй человек после хана-князя. Вторая жена Онегавона, мачеха Наума, была славянкой, и он сызмала воспринял ее веру. К удивлению Константина, юноша пожелал поехать с ним в Моравию. Борис не хотел отпускать Наума без согласия отца, но Онегавон отправился с войском в Моравию, а посылать туда гонцов было неразумно. Да и Константин торопился, не мог ждать. Тут и вмешалась Феодора. Она встала на сторону Наума и добилась согласия хана. О чем говорили брат с сестрой, осталось для Философа тайной, однако перед отъездом из Брегалы во время обеда князь обратился к Науму с пожеланием учиться у мудреца, открыть свою душу для новых букв, сотворенных Философом Константином, чтобы принести пользу болгарам. Философ удивился этому поручению.
Прежде чем отправиться в путь. Константин окрестил в монастырской купели немало людей. За время пребывания в Брегале он ознакомил несколько послушников с новыми буквами. Юноши оказались смышлеными. В помощь им остался Иоанн, чей острый ум легко охватывал сложность великого начинания. И все-таки без него и Мефодия работа вряд ли пойдет как надо. Но пусть живет надежда, что из искры разгорится костер, который согреет весь народ.
Надежду поддерживал и фанатичный блеск в глазах княжеской сестры.
...В часы досуга Константин часто приглашал Наума. Говорили о многом, но непременно о Брегале, дорогах в Плиску, о крещении болгарского народа. Наум был родом из верхних земель, за Хемом. Философ и его брат также не раз искали там свои корни. Когда братья были у хазарского кагана, Константин так ответил на вопрос о своем сане и звании: «Был у меня великий, прославленный дед, который сидел близко от царя. Но когда он отверг оказанную ему большую честь, его прогнали, и он ушел в чужую землю, обеднял, и там родился я. Я захотел достичь былой дедовской чести, но не смог… ибо внук Адамов есмь».
Слова об Адамовом внуке дали основание считать ответ остроумной шуткой, но Константин, в сущности, сказал правду. Его дед был князем одного из семи славянских племен, населявших Мизию. При хане Круме он был вынужден из-за своей веры покинуть ханский двор и поселиться вместе с семьей в Солуни. Тогда Лев, одни из сыновей деда, взял меч и щит и отправился воевать за византийскую славу. Сарацины долго будут помнить удалого и дерзкого русого воина, который, не жалея жизни, вызывал их на поединок и всегда побеждал. Благодаря храбрости Лев снискал доверие и уважение логофета Феоктиста. В неписаной семейной хронике рассказывалось о подвиге отца, спасшего жизнь логофета в кровавой битве под стенами какой-то крепости. Константин любил расспрашивать отца о тех временах, но Лев был замкнутым человеком и, несмотря на свою ратную славу, не любил рассказывать о человеческих страданиях. А к занятиям младшего сына, Константина, относился с особой, нескрываемой радостью: наверное, видел в нем свою неосуществленную мечту... Любовь Константина к книгам не ускользнула также от взгляда логофета. Каждое посещение Феоктистом дома солунского друнгария было большим праздником. Жарились молодые барашки, пелись песни, дети показывали большому гостю все, что умели. И в этом не было раболепия, нет. Обоих мужчин с молодых лет связывала крепкая воинская дружба, и Феоктист всегда интересовался делами солунского друнгария.
Лишь раз отец почувствовал себя униженным. Константин никогда не забудет этого... В Пелопоннесе было восстание славян. Отец получил приказ выступить против бунтовщиков, но все медлил. Тогда прибыл Феоктист... Разговор был тайным, но мальчика не выгнали из комнаты: считали, что он вряд ли сможет понять его. В памяти остался только странно тонкий голос отца, повторявшего одни и те же слова: «Не могу! Как я пойду на своих?! Не могу?» И сердитый ответ логофета: «Ты должен забыть своих, ведь я головой поручился за тебя императору. Ты понял?.. Ты должен пойти на них, если не хочешь, чтоб нас обоих уничтожили те, кто я так нас не любит».
И отец пошел... Константин так и не понял, сумел ли он подавить восстание, но с того дня какая-то пружина сломалась в его душе, и он долго жил, будто в нереальном мире, не замечая людей вокруг. Лишь мать осмеливалась перечить ему и разговаривать с ним. Она также была славянкой, дочерью князя Крестогория, замуж вышла с большим приданым, и это помогло новой семье материально укрепиться. От матери Философ унаследовал умение наблюдать, искать подход к людским сердцам, углубляться в себя. Если бы он пошел по стопам отца, может, и достиг бы большего в возвращении дедовской чести и славы, однако теперь его слава была на ином пути. И он отправился в путь-дорогу, чтобы вернуть честь славянскому роду, опираясь на силу всего лишь пригоршни букв.