Кирюша из Севастополя
Шрифт:
Натыкаясь на них, Кирюша осторожно продвигался вдоль стены в глубь собора. Эхо гулко разносило шарканье шагов, будто подросток шел по дну пустого и высокого колодца. Настороженный слух уловил неумолчный монотонный шум, повторяемый эхом под исполинскими сводами. Шум то нарастал, то снижался, похожий на мелодичное журчание воды, струящейся в неустанном беге.
Кирюша не сразу догадался, что это воркуют голуби, сидящие где-то наверху, на внутренних выступах и перекрытиях купола. Птицы не могли привыкнуть к тому, что долгие месяцы творилось в Севастополе, и переселились с наружных карнизов в извечную полутьму собора. Непрерывный и невнятный говор слышался отовсюду, усиливаясь после очередного разрыва бомбы на улицах города.
В другое время Кирюша не преминул бы заняться голубями по-своему. Голубиный спорт был страстью всех мальчишек Мясной улицы. Каждый из них искусно подражал голубиному языку. И сейчас Кирюше очень хотелось лихим посвистом спугнуть стаю с насиженных мест. Однако он удержался, подумав, что встревоженные птицы вылетят из собора и попадут под пулеметный обстрел «мессершмиттов». К тому же он был рад воркованью голубей, потому что почувствовал себя неодиноким в каменных недрах.
— Гуль-гуль-гуль! — вкрадчиво позвал он и умолк, ошеломленный мощью эха.
Каменные своды многократно повторили призыв, и в то же мгновение маленькому мотористу почудилось, что в углу собора шевельнулся силуэт человека.
Подросток замер.
— Кто здесь? — разнеслось под сводами.
Гулкая пустота неузнаваемо исказила голос произнесшего эти слова.
Кирюша затаил дыхание, но когда его вторично окликнули, не скрываясь пошел навстречу голосу, предусмотрительно стиснув обеими руками автомат.
Мгла расступалась с каждым шагом, открывая глазам подростка четыре плоских, испещренных надписями продолговатых камня на полу и невысокую фигуру человека, который стоял с обнаженной головой навытяжку перед ними.
Человек повернул голову, и Кирюша, к своему изумлению, узнал шкипера сейнера «СП-202».
— Это вы, Федор Артемович? — воскликнул он. — А я думал, что вы в штольне.
— Не шуми, товарищ моторист, не тревожь покоя тех, кто заслужил его, еще когда нас с тобой и на свете не было. Скинь!
Шкипер показал на фуражку.
Кирюша безропотно повиновался.
— Кто здесь, а, Федор Артемович? — прошептал он.
Шкипер, не отвечая, взял его за руку и подвел к дальней плите.
— Читай…
Наклонясь, чтобы разобрать надпись на камне, Кирюша прочел три слова:
«Павел Степанович Нахимов».
— Нахимов? — удивился он.
— Да, — сказал шкипер. — Тот, который командовал Севастопольской обороной в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. Тот самый, который сказал моему деду, когда дед молодым матросом служил на «Силистрии» и робел перед морем: «Полюби море, и оно тебя полюбит». Вот дед и сам стал моряком на всю жизнь и всему нашему роду завещал. Отец мне рассказывал, когда я меньше, чем ты, был, как Павел Степанович Нахимов душой Севастополя стал с первого дня обороны, как плакал весь Севастополь — и старики и детишки, — когда погиб адмирал от вражеской пули. Всю жизнь свою флоту отдал. А храбрости у него все моряки учились. И за советом шли к нему в трудную минуту. Вот и я пришел…
— Полюби море, и оно тебя полюбит, — запоминая, повторил маленький моторист.
Шкипер вдруг заглянул в лицо ему.
— Почему ты в соборе? Так и не был дома?
— Дома! — горько выдохнул Кирюша. — Всей улицы нет, не только нашего дома. Устроилась мама в подвале седьмого номера, одна на всю улицу. Уговаривал-уговаривал, чтобы шла в Камышовую и эвакуировалась, так и не схотела.
— Обратно через горку дул?
— Ага. Пока не увидел, как на Панораму налетели.
— На Панораму? Ну и что?
— Разбили. Весь бульвар в дыму.
— Не ошибаешься?
— Честное слово, правда. Я как увидел, что «мессера» ушли от горки, выскочил из-под дерева — и ходу, куда глаза глядят. Вначале думал на пристань, а смотрю, дверь отворена, я сюда!
— И за голубей взялся! — с укоризной вставил шкипер. — Все позабыл.
— Да нет же! — горячо запротестовал Кирюша. — Не подумайте, Федор Артемович, я не маленький. Жутко с непривычки, просто голос подал.
— Это правильно, что не по себе, когда в одиночку забредешь сюда, — смягчился шкипер. — А ты, наверное, раньше и не бывал.
— Конечно, нет. Я в бога не верю.
— Знаю. В бога можешь и не верить, а вот таких людей, как Павел Степанович, должен почитать. Никогда не забывай, как Нахимов наш Севастополь защищал.
С минуту стояли они в безмолвии у могилы адмирала.
Федор Артемович повернулся к выходу и кивнул маленькому мотористу, чтобы тот следовал за ним.
У двери он помедлил и, просунув голову в щель, осмотрелся.
— Нема «мессеров», — предупредил он и вылез наружу.
— Над Историческим бар-ра-жир-руют, — выглянув вслед за шкипером, ответил Кирюша, по складам произнеся услышанное от летчиков слово. — Любуются, как Панорама горит! — зло прибавил он, выбираясь на паперть.
Шкипер плотно прикрыл дверь и, надев фуражку, поглядел в сторону Исторического бульвара.
Вражеские истребители кружили там, где над завесой дыма виднелся пылающий остов Панорамы. Оттуда слышалось резкое стрекотанье пулеметов: немецкие пилоты стреляли по людям, которые пытались погасить пожар.
Путь к Минной пристани был свободен.
— Полный ход без оглядки! — скомандовал шкипер.
Кирюша кубарем скатился вслед за ним по спуску на улицу Ленина и, перебежав через нее, очутился на ступенях лестницы у подножья Минной башни, а вскоре стоял в штабной штольне перед командиром отряда сейнеров.
— Повремени, товарищ Вакулин, есть разговор с глазу на глаз, — удержал капитан-лейтенант шкипера, который только успел открыть рот. — Чего запыхался, сынок? — обратился он к маленькому мотористу, едва тот собрался доложить о своем возвращении. — Сперва отдышись. Вижу, что благополучно обернулся. Мать жива? Вот и хорошо, что повидал ее. С полдня положение наше ухудшилось. Равелин занят немцами.
— И Панораму разбомбили! [7] — в отчаянии воскликнул Кирюша. — Горит вся!
7
Подробности разрушения здания Севастопольской панорамы и спасения холста знаменитой картины Рубо? рассказаны старшиной второй статьи черноморцем И. Пятопал. Вот его письмо в редакцию «Комсомольской правды»:
«Дорогие товарищи! Недавно я прочел в хронике одной из центральных газет, что Севастопольская панорама находится в городе Новосибирске и реставрируется там. Думаю, что сейчас уместно вспомнить историю того, как моряки-черноморцы спасали это ценнейшее произведение искусства.
Это были самые тяжелые дни Севастополя. Бои шли на последних рубежах. Мы сражались там, где в 1854-1855 годах дрались наши деды.
Бомбовыми ударами фашистских летчиков была разрушена левая часть здания. Загорелся купол. Пламя охватило полотно, на котором искусной рукой живописца Рубо? запечатлена Севастопольская битва 1854-1855 годов.
Первыми в горящее здание бросились курсанты зенитной школы во главе с капитаном Ломаном. Затем на помощь подоспели пулеметчики, занимавшие поблизости оборону. Яростно боролись с огнем три пожарных из состава городской пожарной команды и художник Дома Военно-Морского флота.
Краснофлотцы, потушив огонь, бережно разрезали полотно и упаковали куски панорамы тут же, на Историческом бульваре. К вечеру вся работа была окончена. Тридцать шесть огромных полотен были завернуты в одеяла и мешки, принесенные краснофлотцами из своих землянок. В ночь с 27 на 28 июня краснофлотцы и командиры, в числе которых были я и художник Аннопольский, погрузили полотна панорамы на автомашины и вывезли их в Камышовую бухту.
В ату ночь в Севастополь прибыл лидер «Ташкент» — последний корабль, которому удалось прорваться к городу. Было решено эвакуировать на «Ташкенте» раненых жителей и полотна панорамы. Другого случая отправить их на «Большую землю» уже не представлялось.
Корабль отдал швартовы, когда мы погрузили на палубу последний из тридцати шести огромных тюков.
Сняв бескозырки, мы простились с лидером.
Так была спасена гордость Севастополя, бессмертный исторический памятник — знаменитая панорама».