Кисельные берега
Шрифт:
Сойдёшь ли с утлого челна
На берег, мокрая цикада ?
Там же.
Здесь, в устье Рыжей, чувствовалось глубокое дыхание близкого моря. Оно шевелило тяжёлые кисти расшитой золотом скатерти и остужало разгорячённое сытным обедом красное, лоснящееся лицо Мухбира.
Расслабленно щурясь на сверкающую речную рябь, он нежно погладил разложенное на коленях брюхо и сыто рыгнул.
– Скажи,
Асаф досадливо поморщился и отставил стакан.
– Наш славный дау должен был отплыть ещё до завтрака, - продолжил ворчать Мухбир, ковыряясь мизинцем в зубах, - и что же? Уважаемый капитан Синьбао уже накормил нас обедом, а посудину свою с места так и не стронул!
– Мухбир, аль-мухтарам, - подал голос его собеседник, - не стоит так нервничать: разве твои глаза слепы и не замечают того, что плоскодонку уже прицепили к двум вёсельным буксирам? Они быстро оттащат в сторону это проклятое корыто с овцами, и путь к родным берегам для нас расчистится… - он лениво закинул в рот виноградину и развалился в кресле. – Ветер, хвала всевышнему, попутный, домчимся быстрее горной лани! Товар не успеет даже заскучать, не то что протухнуть, - и он громко заржал, запрокинув голову с коротко подстриженной щегольской бородкой.
– Может и так, - не разделил веселья своего приятеля толстый купец, - но всё ж не мешало бы развязать, наконец, твоё последнее приобретение. Эта злая девка взаперти и в путах почти сутки – может и попортится… Ты ведь, уважаемый Асаф, не для каменоломен Джидды её купил?
– Иншалла, - пожал плечами Асаф и закинул в рот ещё одну виноградину, - как будет угодно Аллаху: попортится – стал быть, туда ей и дорога. Может, в том её счастливая судьба… В каменоломнях она и то дольше протянет, чем в гареме благодетельного Шахрияра (да будет жизненный путь его усыпан розами!).
– Иншалла, - согласился с ним толстый Мухбир, задумчиво раздувая щёки. – Как получится… Но ты всё же, друг мой, надеешься продать эту девку Бухейту, евнуху Шахрияра? Думаешь, он на неё польстится?
Асаф недоумённо вздёрнул бровь:
– А отчего бы ему на неё не польститься? Разве она плоха? И лицом мила, и статью вышла, и зубы здоровы… Приодеть в тонкий шёлк да отпоить розовым вином, дающим усладу думам и румянец щекам… А! – он неожиданно громко хлопнул ладонью по столу и вновь расхохотался. – Понял я, о чём ты, драгоценнейший Мухбир! Её стать тебя как раз и смущает! Ха-ха-ха!
Купец сально ухмыльнулся толстыми губами и провёл ладонью по крашеной хной бороде:
– Смеёшься, глупец? – осведомился он беззлобно. – Так же смеюсь и я, когда вижу, как ты скупаешь в наших торговых экспедициях тощих облезлых кошек и даёшь за них меру, как за полноценную женщину!
– Полноценной ты называешь, вероятно, ту, - веселился Асаф, - под коей у верблюда ноги подламываются? – он похлопал коллегу по плечу. – К чему эти постоянные споры, дорогой? Не все благословенные Аллахом земли имеют вкусы шейхов Ар-Рияда! Ты уж выбирай для них – лучше, чем у тебя, всё равно ни у кого не получится! – а я позабочусь о том, чтобы прочие гаремы не пустовали… Кстати, отчего это наш славный дау так изрядно проседает на корму, не знаешь?.. Ах да! Ты же поместил в кормовой каюте два своих полновесных приобретения! Ха-ха-ха!
Внезапно веселящийся Асаф выпрямился в своих креслах и прищурился против солнца:
– О! Посмотри-ка, Мухбир, уважаемый, плоскодонку увели, и наш капитан засуетился! Скоро, хвала всевышнему, отчалим.
Он легко поднялся на ноги и отряхнул крошки с дорогого кафтана:
– Пожалуй, последую твоему совету: пора развязать злую девку – никуда теперь уже она не денется, сколько бы не бесновалась.
– -----------------------------
Кира, смотанная верёвками по рукам и ногам, валялась в полутёмном трюме на мешках с фасолью и костерила себя последними словами. Поначалу. Пока не устала и не забылась с наступлением ночи тревожным прерывистым сном.
Но раздражение не заспала: наутро злость на своё тугодумие вернулась с новыми силами – хотя со злости что толку? Эта иррациональная эмоция точно не поможет ей в сложившейся ситуации. Скорее наоборот…
Она застонала от бессильной ярости и перекатилась на другой бок, пытаясь найти удобное положение для связанный конечностей.
Ну почему?! Почему её дурацкий характер прёт наружу во всякий неподходящий момент и только усложняет жизнь? Зачем надо было вчера орать, визжать, ругаться, словно портовый грузчик, и пытаться вцепиться в вальяжные морды своих покупателей? Неужели так уж необходимо было молотить ногами в стены трюма и греметь найденными в грузе сковородками друг об друга так неистово, что в ушах звенело?
К чему было устраивать это светопреставление, благодаря которому её из верхней каюты бросили в трюм, а после, отняв сковородки, ещё и связали, чтоб утихомирилась и имущество не портила?
Ведь можно было… Нет, не так: НУЖНО было притвориться покорной тихоней – ведь без пут и замков гораздо больше простора для манёвра! И шансов для побега. Но она, дура вздорная, сама себя этих шансов лишила!
Осознание этой простой истины наполняло сердце неизъяснимым отчаянием. Ох, божежки и с ним все Пепелюшкины святые, что же теперь будет-то?..
Над головой проскрипели палубные доски, загремел замок и чья-то чёрная против солнца рука откинула люк.
По лестнице вниз легко и изящно соскользнул её покупатель – Асаф, так, кажется, его называл компаньон… Остановился над пленницей, оглядывая с неприятной, снисходительно-глумливой усмешкой…
Плюнуть бы ему сейчас в морду! Чтоб стереть это мерзкое выражение. Чтоб превратилась его гнусная усмешка во что-то более простое и честное – гнев или даже бешенство – только бы не эта унизительная, пренебрежительная гримаса!