Кисельные берега
Шрифт:
Щахрияр покрутил предложенное девицей в голове так и этак, попробовал на зуб – ничего подозрительного или двусмысленного в её советах не обнаружил.
– Чего ещё наболтал этот проклятый купец? Говори!
– О господин, - голос у сказочницы окончательно сел и звучал теперь надтреснутой деревяшкой, - я вынуждена прекратить дозволенные речи, ибо не в силах продолжать их…
Вскочив на ноги, богоспасаемый досадливо пнул осколки и, подобно взбесившемуся жеребцу, вылетел в двери.
Глава 79
– ----------------------------------
–
Купец нахмурился: его немало обескуражило и, чего уж скрывать, обидело Кирино равнодушие к его непосредственному и весомому вкладу в её освобождение. Кошель серебра, едрить тя за ногу! КОШЕЛЬ СЕРЕБРА! За никому – ему-то уж точно – не нужную девку! Неужто не допетривает? КОШЕЛЬ же СЕРЕБ…
– Почему он остался? – повторила Кира звенящим от еле сдерживаемых эмоций голосом. Глаза её лихорадочно блестели. – Что случилось?
– Потому как негодяй Медведь твой – животина бесчестная, - - буркнул Никанорыч, вынужденно отвлекаясь от щемящих сожалений о кошеле серебра, потраченном наиглупейшим из способов – без пользы и барыша. – Наплевать на все договорённости, бросить своего земляка и нанимателя – благодетеля, можно сказать! – посреди диких, чужих краёв совершенно одного, без защиты и вспомоществования – вот как это называется, скажи мне? А? Как? Подлостью это называется – я уж слов выбирать не стану, так и знай! Назову всё, как есть – я правду-матку рубать с плеча человек привычный! Уж если человек подлец, я так и скажу: подлец ты, паря! Даром, что оборотень…
– Он не подлец! – взъярилась Кира, вскакивая. – Не смей о нём так говорить! Да в его мизинце больше порядочности и честности, чем во всех вас!.. Да вот, кстати, - Кира хищно прищурилась на мелькнувшую у противоположного борта загорелую лысину, - и капитан не даст соврать… Правда ведь, капитан?
Капитан сердито пощипал себя за и без того жидкий ус, - но – куда деваться с подводной лодки – хошь не хошь, а встретиться всё равно пришлось бы. А встретившись, объясниться.
Засунув, по своему обыкновению, большие пальцы рук за кушак, Синьбао с мрачной физиономией направился в сторону своих беспокойных пассажиров.
– Может, ты, капитан, расскажешь нам почему Медведь разорвал контракт и остался на берегу? – мрачно поинтересовалась Кира у человека, которого совсем недавно считала своим другом, на которого во время своего гаремного заточения надеялась и уповала.
– Может, и расскажу, - капитан бросил исподлобья взгляд на своего нанимателя.
– Ну чиво, чиво ты расскажешь, олух царя небесного? – заволновался Никанорыч. – Что ты, бусурманин, понимаешь в делах наших, свойских?
«Бусурманин» сделал вид, что не уразумел сих жалобных призывов:
– Медведь говорил, будто знакомца в городе встретил, который свёл его с нужным человеком во дворце, помог с палачом договориться… Так человек этот за помощь свою услугу с витязя нашего стребовал. Пришлось ему остаться ради оплаты долга.
Кира перевела взгляд на Никанорыча – тот с независимым видом пристально обозревал совершенно чистое небо.
– А Порфирий Никанорыч сказывали, будто помощь та серебром была оплачена…
Капитан пожал плечами:
– Господин купец денег выдал только палачу на взятку. И ту охранник евойный еле выклянчил, гордости своей не щадя, в счёт своего жалованья. Пустым на берег ушёл. А уж посреднику господин купец заплатить наотрез отказался.
– Ну так и што? – вскинулся Никанорыч. – И отказался! Имею право! У меня, рази, колодец бездонный со деньгами? Али куры мои серебром гадят? Где я вам наберусь добра на все ваши хотелки? Всё раздай, Порфирий Никанорыч, и езжай пустым во земли Египетски!! Чего ради, спрашивается, я тады туда прусь? Голым задом посверкать перед тамошними торговцами? И с чем оттель вернусь? Чем расплачусь с Синьбаичем за фрахт?
– Пять монет сверху ничего бы не решили… - буркнул капитан.
– Не решили, говоришь? – побагровел от негодования Никанорыч. – Что ж ты, уважаемый - коли малость это така, котора ничего не решает - не добавил эту малость из своей мошны, а? Небось, твои сбережения тако же не пятью серебрениками ограничиваются? Чиво? Чиво щуришься-то? Правда глаза колет? – Никанорыч, довольный, что уел оппонента-разоблачителя, высокомерно сплюнул на палубу. – То-то жа. А то много тут умачей, как я погляжу, чужие деньги считать и ноги им пристраивать: «сюды, Порфирий Никанорыч, определи кровные свои, туды отсыпь». А Порфирий Никанорыч, простодыра, рад стараться! Всё раздай – и будет мало, так бы хапали и хапали, хапали и хапали, упыри…
Купец прошёлся гоголем между оглушённых его бурным выступлением слушателей и решил добить поверженного противника, дабы закрепить победу:
– Ты бы, друг сердешный Синьбаич, чем на старика бочку катить, лучше девоньке нашей, внове воскресшей, объяснил бы: отчего не сообщил друзьям её найденным о судьбинушке горемычной? Отчего не поведал им, как просила она о помощи слёзно, последней надеждой своея тебя полагая? А? Отчего это мы о заточении ея позорном лишь случайно узнали?
Кира медленно повернула голову к капитану:
– Почему, Синьбао?
– просила она и голос её дрогнул.
– Думал, нет… смысла, - буркнул капитан. – Что ты казнена давно и…
– Ага, ага… - саркастически закивал Никанорыч. – Бекало-мекало. Оправдания, они, друг Синьбаич, как пупок, у всех, знаешь ли, имеются. А по существу? Думал-не думал… Сказал бы, исполнил, что просили, а там бы другие уже думали. Так нет же!
Почувствовав себя хозяином положения, купец вальяжно привалился задом к борту, картинно скрестил на груди руки:
– Хошь, девка, я скажу тебе, что на самом деле двигало этим брехучим сяньцем? Корыстолюбие! И ничтоже боле.
Кира повернулась к оратору – ну, чисто сова: круглые глаза таращит и туда-сюда головой вертит, от одного разочарования к другому. Слава всем богам, светлый образ её вышеградского витязя в медвежьей шкуре остался пока не замаранным. Напротив – ещё сильнее просветлел и вознёсся…
– Он ведь, девка, и так в Цзудухэ собирался плыть. И там ему труда было немного «Возок» мой сыскать. Он, может статься, даже искал его ещё с намерением новости о тебе до меня донести, но… Быстро передумал, как только удалось ему со мной об экспедиции столковаться. Так ведь, Синьбаич? Нигде не соврал я сгоряча? Вот то-то же и оно… Ась? Почему передумал, говоришь? Да потому что. Вот представь, девка: кинулись бы мы тебя спасать – экспедиция бы отложилась. Либо вовсе сорвалась. Ни к чему это деловым людям, особенно тем, - уничтожающий взгляд в сторону капитана, - которые барыш свой превыше всего блюдут! Он и промочал, само собой. Так что, душа моя, коли не застиг бы нас у Муралы энтой штиль, коли не застряли бы мы здесь, да коли не случился в связи с этим у Синьбаича приступ откровения, так бы мы и плыли ныне к землям Египетским без тебя. Так-то вот. Такой вот гусь приятель твой, Кира Андревна… А всё туда же – разоблачателя из себя корчит: дал ты, Порфирий Никанорыч, деньгу свою кровную на спасение души христьянской, да ма-а-ло. Дай ещё. А я в сторонке постою, бамбук покурю…