Кисельные берега
Шрифт:
– Неправда!
– Да правда, глупое ты пресмыкающееся, правда! Я ж обещала тебе правду – так вот же она, получи и распишись. Вина тебя в небо не пустит.
– Какая ещё вина?
– А передо мной, краля?
– Нету у меня перед тобой никакой вины!
– Ой ли? А чего ж тогда крылышки утеряла, меня признавши? Да и не я одна на шее у тебя гирькой пудовой повисну. Много ты людей обидела, с таким грузом не взлетишь!
– Что за бред?!
– Не взлетишь, - покачал головой Жиль де Ре, шагая из тумана.
–
Грустно вздохнул, пряча глаза, Синьбао; злобно зыркнула из сумрака жена Людоеда; потупившись, покачала головой Мэйли; яростно вращая глазами мелькнул за клоками тумана Шахрияр с верным визирем своим; и Зарема… Да, Зарема, которую она пыталась подставить под утреннюю казнь вместо себя…
Персиянка неожиданно подмигнула ей и, придерживая Сырника за шкирку, приложила палец к губам.
Ведьма резко повернула провал чёрного капюшона к нарушительнице ритуала священной порки.
– Чего это ты расподмигивалась, персидская ворона? Может, чего-то знаешь, чего не знаем мы? Может, рецепт откупного изобрела?
Зарема покачала головой:
– Не изобрела, нет. Вины с себя не снимешь, это не одёжка. И индульгенцией не прикроешь. Но, - она посмотрела на Киру блестящими тёмными глазами и улыбнулась, - есть одно условие, при котором тягости отступают, а крылья снова расправляются за спиной. Разве ты не знаешь этого, подруга?.. Разве не знаешь?
Разве не знаешь? Разве не знаешь, Кира?
Кира в растерянности помотала головой.
Ну что ж ты, Кира… Кира… Кира… Ки-ра! Кира!! Кира!!! Проснись!
Захлебнувшись вдохом, словно вынырнувший со дна утопающий, девушка стремительно села… и обнаружила себя в лодке, суматошно хватающей ртом воздух. Куртка, которой она укрывалась, сбилась на ноги, лоб и спину покрывала холодная испарина. Дрожащей рукой она провела по влажным волосам.
За бортом по-прежнему шевелилась молочная рябь. Над лодкой висел холодный, совсем не летний туман – почти такой же, как во сне. Но даже он, густой и липкий, не мог укрыть тёмную полосу пологого берега, к которому прибило лодку.
Невольная путешественница плеснула себе в лицо забортного молока, утёрлась рукавом и огляделась вокруг уже более осмысленно.
«Приплыли», - решила она и накинула на плечи куртку.
Было более, чем зябко. Веяло совсем не свежестью летнего утра. Скорее уж стылой промозглостью поздней осени.
Киру это ничуть не обескуражило: осень так осень. Подумаешь. В последнее время стремительная смена сезонов – далеко не единственный повод для удивления. Это уж точно. И далеко не самый впечатляющий…
Пошарив по дну лодки в поисках своих вещей, девушка заметила на корме горшок, прикрытый вышитым полотенцем. Это ещё что? Вчера его здесь точно не было! Откинув убрус, Кира онемела: глиняная посудина оказалась доверху наполнена… кашей? Из разварных пшеничных зерен, в прозрачном сиропе, с изюмом и финиками? Да нет же, она не ошибается! Никакая это не каша. Это кутья.
Девушка отбросила зажатое в руке полотенце, словно по нему полз ядовитый паук. И торопливо, оступаясь и оскальзываясь, бросилась выбираться из лодки.
Не оглядываясь, она перебежала травянистую полоску пляжа, вскарабкалась на крутой берег, поднявшись над рекой и туманом, и перевела дух.
Проклятые чудеса! Что они означают? На что намекают? Не иначе, как на то, что её пригласили присоединиться к поминкам. Вот только к чьим?.. По… Медведю? Или по ней самой? В какие дебри приплыла она по этому молочному Стиксу? Уж не на тот ли свет?
«Тот свет» выглядел весьма прозаически: берег над рекой дышал поздним серым ноябрём. Тоска и безотрадность умирающей осени всегда действовали на Киру угнетающе. И сейчас, вместе с холодным сырым воздухом, уныние просочилось ей в душу и улеглось там, свернувшись змеиными кольцами.
– Ладно, - проговорила она дрогнувшим голосом и огляделась по сторонам. – По крайней мере, черти не варят здесь грешников в огненной лаве. Жить можно. Хотя… - новоприбывшая прищурилась, зацепившись взглядом за нечто далее, по берегу, за стволами жидких осин, похожее на строение… – Хотя, может, вот и она, грешниковарня маячит…
Кира закинула сумку на плечо и двинулась навстречу судьбе. Ну а куда ещё? Вряд ли в этом случае возможны варианты – от судьбы ведь не уйдёшь. И от той её неумолимости, которая привела сюда свою жертву – по единственной дороге, от вехи к вехи… Не она шла, её вели. Маленькую, тщеславную пешку, возомнившую, будто не чья-то рука ею двигает, а она сама скачет с клетки на клетку кого-то спасать.
Ну и пусть. Зато она сейчас всё узнает. Кира была в этом уверена: ведь в сказках ты всегда получаешь ответы на вопросы в конце пути. А уж вопросов у неё накопилось – пруд пруди. Главным и самым животрепещущим из них оставалась судьба Медведя…
Путница остановилась у покосившейся изгороди и, уронив с плеча тяжёлую торбу, с облегчением опустила её на сухую, колкую траву. За изгородью виднелся нарядный синий домик с белыми наличниками и красной трубой. У открытого окошка, самозабвенно нюхая герани в горшках, маячила старушонка в белом чепце.
Вид у неё был безупречно уютным и безусловно мирным. Выглядела она как рекламная картинка, проповедующая ценности сытого баварского бюргерства. В общем, на ожидаемую Бабу Ягу она походила также мало, как «Сага о Форсайтах» на «Поднятую целину».
– -----------------------
– Привет! – Кира толкнула крашеную калитку и ступила, волоча за собой сумку, в убранный с иголочки палисадник. – Как самочувствие? Оклемалась после волкодлачества своего богомерзкого? Отоспалась, надеюсь?