Кисельные берега
Шрифт:
Ганс, приподнявшись на локте, потянулся рукой к Сырнику, почесал ему за ухом:
– Так ты, розовоносый, оказывается предатель… Зачем тебе такая собака, фройлян?
Кира вновь устало прикрыла веки:
– Ну, прям уж таки и предатель… Что за идеологический пафос? Просто… ну… он умеет лавировать в бурных водах жизненных коллизий. Это умение, кстати, весьма ценится в бизнес-сообществе, и является непременным атрибутом людей успешных… Ну, кстати, и псов, должно быть, тоже…
– А, - Ганс задумался. – Понятно. Он, значит, умеет лавировать в бурных водах, а, предположим, другие собаки из его стаи не умеют… Вот, предположим,
– Так устроена жизнь - ты что, не понимаешь? Естественный отбор. Если они не умеют – значит, отбегали своё. Туда им, впрочем, и дорога, слабакам…
Ганс снова подумал, переваривая поучения многомудрой фройлян.
– То есть, получается, слабаков можно в расход? То есть, - он сосредоточенно почесал маковку, - если бы мы с Фрицем ночью славировали, а мелочь бросили в яме, то считались бы успешными людьми?
– Э-э-э…
– Да прекратите же! – возмутилась Пепелюшка, не переставая выглаживать и тормошить блудного пса. – Прекратите обзываться на нашего пушистика – никакой он не предатель! И никуда не сбегает! Просто пошёл в лес, задумался и… потерялся! Так ведь, собачечка?
Собачечка, окончательно сомлевшая от столь бурного ласкательного натиска, блаженно что-то проурчала и рухнула набок, задрав ноги и подставляя под чесание пузо.
– И, кстати, где этот чудесный огромный медведь, что ходил с нами к тётушке?
– Медведь? – вытаращил глаза Ганс.
– Ну да, - вздёрнула бровки любительница принцев и зверей, - у Киры со Спальчиком был замечательнейший медведь! Он тоже потерялся?
– Свалил восвояси, - буркнула Кира.
– Как Сырник?
Кира мысленно запнулась. Как Сырник? Тоже вовремя славировал? Думать так о Медведе ей почему-то не хотелось. Ладно, пёс – к его дезертирству она отнеслась философски – вон целую теорию нагородила в оправдание. А к Медведю эта теория почему-то не прикладывалась, не примерялась, не… налезала, что ли, на габариты его честности и наивной порядочности… Кире стало обидно за него. Интересно, почему?..
Но додумать эту странную мысль Кире было не суждено.
Из кустов донёсся вопль Фрица, поволокшегося туда по нужде. Путники подскочили, будто неваляшки, мгновенно забыв об отсутствии сил.
– Фриц! – ломающийся голос Ганса сорвался на фальцет. – Ты где?
Его брат, хрустя сухими ветками, выбрался из густого ракитника, возбуждённо блестя глазами и энергично тыча вытянутой рукой себе за спину.
– Деревня! – выдохнул он. – Там, внизу!
Лихо преодолев отрезок тропы до поворота, беглецы неожиданно выскочили на опушку леса. Тропинка сбегала вниз с холма и вела прямиком в большое и людное селение: белёные домики, аккуратные огороды, пасущиеся овцы, мычащие коровы, отдалённые перестуки в кузне… И звуки музыки.
О том, что в деревне праздник, красноречиво свидетельствовали не только скрипки и гудки, но и деревья, украшенные вьющимися на летнем ветерке цветными лентами, взрывы хохота и песни праздношатающейся молодёжи, организационное оживление народа на лугу.
Кира зябко поёжилась:
– Что-то у меня с некоторых пор предубеждение против деревенских праздников…
Старшие мальчишки покосились на свою фройлян, вспомнив, видно, о недавнем веселье в родных пенатах, и торопливо попятились, увлекая малышей с открытого места в тень сосен…
– Наконец-то, наконец-то! – возликовала незнакомая с традициями деревенских праздников Пепелюшка. – Благодарение пресвятому великомученику Бонифацию и волшебству моей тётушки, мы наконец-то добрались к добрым поселянам! Здесь нас обязательно пожалеют и накормят! И наверняка позволят подождать гонцов от моего принца, которые уж точно сбились с ног, пытаясь разыскать меня в дремучем лесу – в деревне-то меня не в пример будет легче отыскать!
Она взмахнула руками, словно крыльями, и ринулась, будто полетела, вниз с холма, счастливая и уверенная в абсолютной христианской любви копошащихся внизу людей к ближнему.
Не успев среагировать на внезапный фортель подружки, Кира только ойкнула и вскинула ладони к щекам:
– Что же теперь будет? – прошептала она. – Что будет, Сырник?
Сырник посмотрел на неё, зевнул во всю розовую пасть, энергично поскрёб задней лапой за ухом и… потрусил следом за Пепелюшкой, постепенно переходя в галоп. Догнав, он принялся весело нарезать вокруг неё круги и в припадке радости звонко облаивать ветер.
Слетев в низину, парочка вприпрыжку направилась к группе женщин с подойниками, наблюдавшими за их феерическим спуском…
– Вроде ничё, - комментировал Ганс встречу, опасливо выглядывая из-за Кириного плеча, - не гонят… И козьи морды не строят… Улыбаются… Вон, напиться ей из подойника дали… - он жадно сглотнул пересохшим горлом. – Молока должно быть… Сытое селище, походу, нет у них голодовки-то…
– Это ничего не значит, - упрямо мотнула головой учёная жизнью коровница. – Сейчас, может, угощают, а после… Меня у вас тоже угощали…
Ганс промолчал. Но видно было, соглашаться ему с фройлян ужас как не хочется.
– Нам нужно спрятаться где-нибудь поглубже в лесу, - продолжала она, - а ночью, тайно…
– Нет, - помотал головой Ганс и испуганно попятился, - тайно уже не получится…
Внизу, под холмом, Пепелюшка, что-то безостановочно трындыча своим новым знакомым, указывала рукой на опушку леса. Женщины послушно подняли глаза, и одна из них приветственно помахала рукой не особо тщательно укрывшейся за тонкой осинкой Кире…
Глава 27
Полетт пощипала себя за щёки и прикусила пухлые губки. Потом перекинула на грудь вьющиеся после ночных косичек волосы, улыбнулась своему отражению в медной сковородке довольно и лукаво – ну до чего ж хороша! Не зря парни деревенские облизываются, не зря схлёстываются между собой за её улыбку… Да ну и пусть их! Ей-то что за дело до тех петушиных боёв? Её дело – веселиться, танцевать и щедро раздавать красноречивые взгляды и посулы, дабы те самые бои не утихли не дай бог!
Вот и сегодня, на большом празднике, напляшется да навеселиться она вволю! А с кем будет вечером за калиной целоваться – и сама пока не решила. Но то, что будет – так это всенепременно! Провалиться ей на этом месте.
Она перекинула через плечо цветную нарядную косынку и выбежала из дверей родительского дома. Душа её радостно вибрировала в предвкушении веселья, любви и праздничных забав.
У калитки Полетт остановилась, подумала немного и чуть приспустила рубашку с плеч – так-то лучше… Калитка стукнула, выпуская девушку на деревенскую улицу, по которой она и понеслась вприпрыжку – счастливая и лёгкая, как стрекоза.