Кисть и пистолет. Мое сердце пусто
Шрифт:
Бросаю его – теперь он не опасен. Бегу к парадной двери моего крыла. Через глазок вижу второго бандита, спокойно ждущего, когда первый откроет ему дверь. Да, мужик спокоен. Но в руках у него пистолет, направленный на дверь. Выхватываю свой МК23 из кобуры, нечего с этим церемониться, он не задумываясь откроет огонь, если заподозрит, что дверь ему открыл не его приятель. Я тоже не собираюсь размышлять. Тихо открываю дверь решетки. Левой рукой поворачиваю ключ металлической двери и в приоткрывшуюся щель стреляю мужику в голову. Вдруг на нем бронежилет? Мужик падает. К сожалению, третий бандит, стоящий у северо-западного парадного входа, слышит в ночной тишине выстрел. Ни я его не вижу, ни он меня. Но он теперь готов
Прижимаюсь к стене, чуть выглядываю, пригнувшись, за угол. Бандит тоже высовывается, всматриваясь в происходящее около моего парадного входа. Возможно, он видит что-то, но не думает, что это моя голова. Автоматически три раза стреляет по высоте, где должна появиться моя грудь. Я стреляю ниже уровня бронежилета. Попадаю. Позднее выяснилось, что попал в верхнюю часть правой ноги. Бандит отшатывается за угол, пытается понять, насколько тяжелое ранение. В любом случае ему нужно уходить – продолжение акции невозможно. Он не намерен узнавать, что с «коллегами», бросается в сторону, где стоит машина – и подстреленная нога подводит, бандит падает. Ощупывает ногу, убеждается, что кровотечение сильное, пытается снятым ремнем перевязать ногу, но рана слишком высоко. В это время я уже добрался до угла, за которым он раньше скрывался, заглядываю за него. Бандит как на ладони, прекрасно освещен уличным фонарем. Стреляю два раза. Он вскинулся и затих. Осторожно продвигаюсь к нему, держа его голову на прицеле. Это излишне: оказывается, вторым выстрелом я попал ему в голову.
Бегом возвращаюсь к первому бандиту. Включаю свет, держа его на мушке, около бандита слишком большая лужа крови. Он, на мой взгляд, не жилец. Еще чуть шевелится, но сознание не включено. Бегу в комнату Джозефа, прошу оповестить Ицика. Откуда-то появилась вечно молчаливая женщина, я так и не узнал ее имени, с ужасом смотрит на меня, ведь я перепачкан кровью бандита. Джозеф не раздумывает ни минуты, торопится к хозяину.
Через час в доме уже полиция, врач констатирует смерть всех трех бандитов. Следователь опрашивает меня, я рассказываю всю историю, мне нечего скрывать, я работал на законных основаниях, а рядом с бандитами найдено оружие. Ицик предпочитает не вмешиваться. Даже уехал в свою спальню после обмена любезностями со следователем. Еще через час появилось полицейское начальство, молчит, по недовольному лицу видно, что начальника подняли с постели. Прибывший адвокат Ицика разговаривает со следователем. Полицейский начальник ушел в спальню Ицика – вероятно, он знал о готовящейся засаде. Рассвело, хотя солнце еще не взошло. Тела бандитов многократно сфотографированы и увезены. Мне бы сейчас в ванну да завалиться спать. Но нельзя, еще не все процедуры завершены.
Вечером Ицик сообщил, что получено разрешение полиции ему и мне вылететь завтра на несколько дней в Бостон. Но после возвращения мы обязаны снова встретиться со следователем в качестве свидетелей.
В Бостоне переночевали без происшествий. Ицик взял с собой, кроме меня, только Джозефа. Утром едем в просторном авто на собрание акционеров. Ицик предупредил, что сегодня десятое, и я должен охранять его весь день, поэтому в машине распоряжался я. Посадил Джозефа у правого окна заднего сиденья, сам сел у левого, приоткрыв его так, чтобы можно было стрелять. Ицик сидит между нами, полностью прикрытый нашими телами. Сзади идет еще одна такая же машина, но с полностью зашторенными окнами. Считал, что нападение может быть только слева, с обгоняющей машины или со встречной. Предосторожности оказались излишними – никто на нас не напал. В вестибюле здания передали Ицика местной охране, сами расположились в соседнем кафе.
Сидеть до звонка от Ицика пришлось более часа. Наконец мы его забрали, вернулись в отель. Видно, что Ицик полностью удовлетворен ходом дел. Я это понял окончательно, когда он велел Джозефу передать мне деньги. Ицик не утерпел, похвастался:
– Прижал я друзей. Заявил, что не допущу нового выпуска, у меня ведь блокирующий пакет акций. Заставил выкупить весь мой пакет, да еще и затребовал премию в десять процентов. А фирме позарез нужны новые деньги, куда им было деваться, пришлось согласиться. Так что у меня теперь проблема – куда вкладывать полмиллиарда.
Я почесал затылок – действительно, проблема. Я бы с подобной не справился. Он добавил:
– Вам, Роберт, придется еще пару дней задержаться для беседы со следствием, но не думаю, что у нас будут проблемы. И вы можете ехать куда хотите или погостите еще некоторое время у нас.
Вот ведь сказал: «У нас проблемы». Проблемы могут быть только у меня. И то думаю, что не превысил пределы самообороны. Надеюсь, что полицейское начальство и местный следователь будут все оценивать благоприятно для меня.
Возвращались опять частным самолетом. Я спросил Ицика, его ли это самолет, но он только пожал плечами:
– Зачем мне самолет? Чтобы Бетти на нем летала к тебе? Я редко летаю, предпочитаю оставаться дома, дешевле арендовать самолет на несколько дней.
В аэропорту нас встречала Бетти. Несколько предыдущих дней она отсутствовала – так постарался организовать Ицик. Пропустила трагические события. Теперь набросилась на меня, не обращая внимания на Ицика и Джозефа:
– Так ты все эти дни был у нас дома! И ничего не сказал мне. А я-то переживала, почему ты не отвечаешь на звонки. Черте что думала.
Ясно, о чем она волновалась. Но мне теперь все равно, пусть думает, что хочет. Еще пара дней, и я улечу в Орегон.
Немного помотал мне нервы следователь, многократно спрашивая одно и то же. Но я быстро заметил, что делает это он «без души». Положено для записи беседы со свидетелем многократно перепроверять детали. Мне было легко не сбиться, так как все время говорил правду. Сбиваются, начинают противоречить себе, когда, забывая одну ложь, громоздят другую. Поэтому я успокоился, помогал ему выполнить его часть работы. Когда беседовать закончили, спросил, имею ли я право оставить у себя оружие, предоставленное заказчиком. Он только пожал плечами: «Хозяин купил для тебя, у него и спрашивай». У Ицика я даже спрашивать не стал.
Потом, когда после ужина ушел в свою комнату и попытался уснуть, ничего у меня не получилось. И не потому, что жарко. Снял с себя все, лежал под простыней голый. Но все время всплывали детали, которые я рассказывал следователю. Нет, меня не мучила совесть за трех погибших здоровых мужиков – они знали, на что идут, получили за это авансы, делали свою опасную работу. Я тоже делал свою работу, тоже рисковал получить пулю в лоб. Или им не повезло, или я более аккуратный работник. Меня не будут преследовать воспоминания о них. Если бы не сегодняшняя долгая беседа со следователем, когда пришлось многократно рассказывать, как происходило дело, я бы уже почти забыл обо всем, размышлял бы о поездке в Орегон.
Не мучают же меня кошмары Афгана, Ирака, Гаити, хотя и там было много неприятных, порой ужасных эпизодов. Только Филиппины… Да, о Филиппинах не хотелось бы вспоминать, но это не от меня зависит. Там нас послали выручать какую-то идиотку, сунувшуюся во время гражданской войны помогать «бедным, страждущим нашим собратьям». Нашли мы ее убитой вместе со всей деревней, в которой она пыталась организовать помощь молодым матерям. Нашли истерзанную, а потом заколотую и с перерезанным горлом. Собственно, мятежники поступили так со всей деревней, включая стариков и детей. Особенно досталось женщинам. Мужчины деревни отступили перед мятежниками. И когда мы ворвались в деревню, перестреляв большинство мятежников, увидели эти растерзанные тела, и не только не запретили мужчинам деревни прирезать раненых и сдавшихся мятежников, но делали то же самое.