Китаец
Шрифт:
За едой она не стала читать прессу, застрявшую на событиях в Хешёваллене. Взяла деловую газету, рассеянно полистала биржевые сводки и дискуссию о представительстве женщин в шведских акционерных компаниях. Народу в зале было мало. Она налила себе еще кофе, думая, не поехать ли домой другим маршрутом. Может, западнее, через леса Вермланда?
Неожиданно кто-то обратился к ней. Мужчина, сидевший чуть дальше в глубине ресторана.
— Вы ко мне обращаетесь?
— Интересно, что здесь делала Виви Сундберг.
Она не знала этого человека и не очень-то поняла, чего
Краснолицый, лет шестидесяти, толстый, с дурным запахом изо рта.
Биргитта Руслин рассердилась и перешла в оборону:
— Я хочу спокойно позавтракать.
— Вы уже позавтракали. У меня к вам всего несколько вопросов.
— Я даже понятия не имею, кто вы такой.
— Ларс Эмануэльссон. Репортер. Не журналист. Я лучше их. Не строчу почем зря. Пишу продуманно, хорошим стилем.
— Едва ли это оправдывает ваши посягательства на мое право спокойно позавтракать.
Ларс Эмануэльссон встал, пересел за соседний столик:
— Так лучше?
— Лучше. Для кого вы пишете?
— Пока не решил. Сперва история, потом решу, кому ее предложить. Кому попало не продам.
Его назойливость все больше раздражала Биргитту. К тому же запах, словно он давно не мылся. Этакая карикатура на приставучего газетчика.
— Я слышал, как вы вчера разговаривали с Виви Сундберг. Не очень-то задушевно, два петуха в женском обличье, оба настороже. Я прав?
— Нет. Мне вам нечего сказать.
— Но вы не станете отрицать, что говорили с ней?
— Конечно не стану.
— Любопытно, что здесь делает хельсингборгский судья. Вы как-то связаны с расследованием. В норландской деревушке происходит жуткая резня, и Биргитта Руслин приезжает сюда из Хельсингборга.
Она насторожилась еще больше:
— Что вам нужно? Откуда вы знаете, кто я?
— Это дело техники. Ведь жизнь — непрерывные поиски оптимального пути к результату. Думаю, с судьей обстоит так же. Существуют правила и предписания, законы и постановления. Но методы у каждого свои. О скольких расследованиях я писал, уже и не припомню. Целый год, точнее, ровно триста шестьдесят шесть дней следил за расследованием убийства Пальме. И быстро понял, что убийцу никогда не поймают, потому что следствие потерпело крушение, еще не выйдя в море. Было очевидно, что преступник уйдет от ответственности, так как полиция и прокуратура искали не разгадку убийства, а благосклонность телеканалов. Многие считали тогда, что это Кристер Петтерссон. Кроме отдельных умных следователей, которые понимали, что это не он, по всем статьям не он. Только их никто не слушал. Я стараюсь держаться на расстоянии, кружу поодаль. Тогда видно то, чего другие не замечают. К примеру, как к судье приходит полицейская, которая явно круглые сутки занята расследованием. Что вы ей передали?
— Этот вопрос останется без ответа.
— Раз так, вы, думаю, глубоко замешаны в происходящем. Могу написать. «Сконский судья замешан в хешёвалленской драме».
Она допила кофе и встала. Эмануэльссон вышел следом за ней в холл:
—
— Мне совершенно нечего вам сказать. Не потому, что у меня есть какой-то секрет, просто фактически я не располагаю ничем, что может заинтересовать журналиста.
Ларс Эмануэльссон вдруг погрустнел:
— Репортера. Не журналиста. Я ведь не называю вас крючкотвором.
У нее неожиданно мелькнула одна мысль:
— Это вы звонили ночью?
— Я?
— Что ж, понятно.
— Телефон звонил? Среди ночи? Когда вы спали? Этим интересоваться позволительно?
Не отвечая, она вызвала лифт.
— Одно я вам сообщу, — сказал Ларс Эмануэльссон. — Полиция скрывает важную деталь. Если возможно называть человека деталью.
Дверь лифта медленно скользнула в сторону. Биргитта Руслин шагнула в кабину.
— Жертвы не только старики. В одном из домов найден убитый мальчик.
Дверь лифта закрылась. Поднявшись на свой этаж, Биргитта снова отправила лифт вниз. Он ждал на том же месте. Они сели. Ларс Эмануэльссон закурил сигарету.
— Здесь не курят.
— Скажите еще что-нибудь, на что мне наплевать. — На столе стоял цветочный горшок, который он использовал как пепельницу. — Всегда стоит поискать, о чем полиция умалчивает. В том, что они скрывают, можно найти ответ на вопрос, каков ход их мыслей, в каком направлении они рассчитывают найти преступника. Среди убитых был двенадцатилетний мальчик. Известно, кто его родичи и что он делал в деревне. Но от общественности это скрывают.
— Откуда вы знаете?
— Секрет фирмы. В расследованиях всегда есть щелочка, сквозь которую просачивается информация. Надо только найти ее, приложить ухо и послушать.
— Кто этот мальчик?
— Пока что неизвестный знаменатель. Я знаю его имя, но вам не скажу. Он гостил у родных. Вообще-то ему полагалось ходить в школу, но после операции на глазах он на время получил освобождение от занятий. Бедняга страдал косоглазием. Глаз поставили на место, починили, можно сказать. И тут его убивают. Как и стариков, у которых он жил. Только чуток иначе.
— В чем разница?
Ларс Эмануэльссон откинулся на спинку стула. Живот свесился над брючным ремнем. Ужасно противный, подумала Биргитта Руслин. Он это знает, но ему плевать.
— Теперь ваша очередь. Виви Сундберг, книжки и письма.
— Я дальняя родственница кой-кого из убитых. И передала Сундберг материалы, о которых она просила.
Он, прищурясь, смотрел на нее:
— Прикажете поверить?
— Дело хозяйское.
— Что за книжки? Какие письма?
— Речь идет о выяснении семейных обстоятельств.
— Какая семья?
— Брита и Август Андрен.
Он задумчиво кивнул, неожиданно энергично затушил сигарету.
— Дом номер два или семь. Полиция все дома закодировала. Дом номер два у них «два дробь три». Что означает: там найдено трое убитых. — Продолжая смотреть на нее, он извлек из мятой пачки недокуренную сигарету. — Но это не объясняет, почему вы разговаривали так холодно, а?
— Она спешила. А в чем разница с мальчиком?