Китаец
Шрифт:
Номер, который достался Биргитте Руслин, выходил на покрытое льдом озеро и лесистые холмы. Она легла на кровать, закрыла глаза. Сегодня я бы сидела в суде, подумала она, и слушала бы утомительную монотонную речь обвинителя. А вместо этого лежу на кровати в гостинице, окруженной снегами, далеко от Хельсингборга.
Она встала, надела куртку и поехала в Худиксвалль. В вестибюле полицейского управления сновал народ. Многие из них, как она поняла, журналисты. Она даже узнала одного, который часто выступал по телевизору, особенно в связи с драматическими
— У Виви Сундберг нет времени.
Недоброжелательный ответ озадачил Биргитту Руслин.
— Может быть, вы хотя бы спросите, по какому я делу?
— Вопросы хотите задавать, как и все? Ждите следующей пресс-конференции.
— Я не журналист. Я родственница одного из хешёвалленских семейств.
Дежурная за стойкой тотчас сменила тон:
— Соболезную. Вам надо поговорить с Эриком Худденом.
Она набрала номер, сообщила, что к нему посетитель. Видимо, уточнять не было нужды. «Посетитель» — кодовое обозначение родственника.
— Он сейчас спустится за вами. Подождите вон там, у стеклянной двери.
Внезапно рядом вырос молодой парень:
— Вы, кажется, сказали, что вы родственница кого-то из жертв. Можно задать вам несколько вопросов?
Биргитта Руслин обычно не выпускала коготки из мягких лапок. Но сейчас сделала исключение:
— С какой стати? Я не знаю, кто вы такой.
— Я пишу.
— Для кого?
— Для всех, кому интересно.
Она покачала головой:
— Нам не о чем разговаривать.
— Я, конечно, вам соболезную.
— Бросьте. Вовсе вы не соболезнуете. А говорите так тихо, чтобы окружающие не услышали, что вы зацапали добычу, которую другие не учуяли.
Стеклянная дверь открылась, в вестибюль вышел мужчина с бейджиком «Эрик Худден». Они обменялись рукопожатием. Фотовспышка отразилась в стекле, когда двери вновь открылись и закрылись.
Коридор кишел народом. И темп совершенно другой, не как в Хешёваллене. Худден провел ее в одну из комнат. Стол завален папками и списками. На каждой папке — имя и фамилия. Здесь собраны покойники, подумала Биргитта Руслин. Эрик Худден предложил ей сесть и сам сел напротив. Она рассказала ему все с самого начала — о своей матери, о двух фамилиях, о том, как обнаружила родство. И заметила, что Худден испытал разочарование, поняв, что расследованию она ничем не поможет.
— Я понимаю, вам нужна другая информация, — сказала она. — Я судья, и мне знакомо, каково искать преступников, совершивших столь тяжкие злодеяния.
— Спасибо, что приехали. — Худден отложил ручку и, прищурясь, посмотрел на нее. — Вы проделали долгий путь из Сконе, только чтобы сообщить все это? Можно было позвонить.
— Я имею кое-что сообщить касательно самого преступления. И хотела бы поговорить с Виви Сундберг.
— Почему
— Я уже говорила с ней и хочу продолжить.
Он вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Биргитта Руслин придвинула к себе папку с надписью «Брита и Август Андрен». Первое, что она увидела, повергло ее в ужас. Фотографии, сделанные в доме. Только теперь до нее дошел масштаб резни. Она смотрела на снимки изрезанных, распоротых тел. Женщину практически невозможно опознать — лицо раскроено почти надвое. У мужчины чуть не напрочь отсечена рука.
Биргитта Руслин захлопнула папку, оттолкнула от себя. Но увиденное осталось в памяти, от него не избавишься. Хотя за долгие годы работы в суде она не раз видела фотографии садистского насилия, ни с чем подобным тому, что находилось в папках Эрика Худдена, ей сталкиваться не доводилось.
Он вернулся, кивком предложил ей пройти с ним.
Виви Сундберг сидела за письменным столом, загроможденным бумагами. Табельное оружие и мобильник лежали поверх битком набитого регистратора. Она указала на посетительское кресло.
— Вы хотели поговорить со мной. Если я правильно поняла, не поленились приехать сюда аж из Хельсингборга. Видимо, полагаете свою информацию действительно важной, раз проделали такой долгий путь.
Зазвонил телефон. Виви Сундберг отключила его и вопросительно посмотрела на посетительницу.
Биргитта Руслин рассказала, не вдаваясь в детали. Много раз она, сидя в кресле судьи, размышляла о том, как прокурору или защитнику, обвиняемому или свидетелю следует формулировать свои высказывания. Сама она вполне владела этим искусством.
— Наверно, про Неваду вам уже известно, — закончила она.
— Среди полученной нами информации об этом не упоминалось. А мы прорабатываем сводки дважды в день.
— Что вы думаете о моем рассказе?
— Пока ничего.
— Ведь в таком случае речь, вероятно, не о душевнобольном преступнике.
— Я рассмотрю вашу информацию, как и всю прочую. Мы просто завалены сообщениями. Может статься, в том, что сообщают по телефону, в письмах и по электронной почте, найдется крохотная деталь, которая впоследствии сыграет в расследовании важную роль. Но пока это неизвестно.
Виви Сундберг придвинула к себе блокнот и попросила Биргитту Руслин повторить рассказ. Записав, она встала проводить посетительницу.
У стеклянных дверей внизу Виви остановилась:
— Хотите увидеть дом, где выросла ваша мать? И потому приехали?
— А можно?
— Тела увезли. Я могу позволить вам зайти туда, если хотите. Через полчаса поеду в Хешёваллен. Только обещайте ничего там не брать. Некоторые люди готовы отрезать кусок линолеума, где лежал убитый.
— Я не из таких.
— Тогда подождите в машине, поедете следом за мной.
Виви Сундберг нажала на кнопку, двери раздвинулись. Биргитта Руслин поспешила на улицу, прежде чем репортеры, по-прежнему толпившиеся в вестибюле, успели ее задержать.