Китай: страницы прошлого
Шрифт:
Горячую утку резали на куски вместе с поджаренной корочкой. Ели утку так: кусочки мяса клали на тонкие блинчики, поливали густым сладким бобовым соусом, заправляли нарезанным луком и сворачивали в трубочку.
Китайская кухня отличается большим разнообразием, что достигается с помощью огромного количества приправ и специй: они придают изделиям поваров внешнее изящество, увеличивают их питательность, устраняют специфический запах некоторых блюд (баранины, рыбы и др.)* Насчитывается до четырехсот видов различных приправ и специй, из них не менее ста употребляются постоянно.
Разумеется, такие блюда мог позволить
Лицемерие и коварство были неотъемлемыми чертами чиновника Срединного государства. «Если деньги, коварство, интриги, — писал французский наблюдатель Жан Род, — служат главными средствами, с помощью которых мандарин достигает своего высокого положения, то не последнее место занимают также его глубокое лицемерие и совершенное отсутствие личных убеждений. Пламенный реформатор в период торжества передовых идей с такой же легкостью превращается в горячего реакционера в угоду изменчивым настроениям и прихотям двора».
О своих встречах с чиновниками-мандаринами Жан Род рассказывал:
«Внешний вид мандарина вполне соответствует его духовному облику. Жеманный и женственный, облаченный в шитый богатыми узорами шелк своих азиатских одежд, с улыбкой сострадания или радости на устах, приличествующей утонченным требованиям китайского этикета, мандарин, является ли он в образе жирного и грузного властителя или изможденного мистика-монаха, остается самим собою. В неподвижных чертах его непроницаемого лица, скрытого под каменной маской лицемерия и лукавства, вы не уловите ни малейшего отражения мысли, ни одного проблеска чувств. Однажды после оказанного мне в Пекине высоким сановником, близким родственником императора, приема, на котором принц сохранял в течение всей аудиенции выражение окаменелой неподвижности на лице, привычное столько же для аскета, сколько и для курильщика опиума, сопровождающий меня молодой китаец нового направления сказал мне: „О, будьте уверены, милостивый государь, что у этого человека, с виду столь строгого и сурового во время беседы с вами, на уме только одно — женщины и удовольствия!“»
О нравах чиновников Срединного государства можно судить по беседе царского министра С. Ю. Витте с сановником маньчжурского правительства Ли Хунчжаном, прибывшим из Пекина в Россию для участия в торжествах по случаю коронации Николая И. Как известно, 18 мая 1896 г. в Москве на Ходынском поле, где происходило народное гулянье по случаю коронации, произошла страшная давка, в результате чего погибло около двух тысяч человек.
И вот какой разговор состоялся тогда между С. Ю. Витте и Ли Хунчжаном:
— Правда ли, что произошла большая катастрофа и что есть около двух тысяч убитых и искалеченных?
Так как, по-видимому, Ли Хунчжан знал уже все подробности, то я, — пишет Витте, — ему нехотя ответил, что да, действительно, такое несчастье произошло.
На это Ли Хунчжан задал мне такой вопрос:
— Скажите, пожалуйста, неужели об этом несчастье все будет подробно доложено государю?
Я сказал, что не подлежит никакому сомнению, что это будет доложено, и я даже убежден, что это было доложено немедленно после того, как эта катастрофа случилась.
Тогда Ли Хунчжан помахал головой и сказал мне:
— Ну, у вас государственные деятели неопытные.
Кончив эту фразу, Ли Хунчжан как бы поставил точку и затем обратился ко мне с вопросом:
— Ну, скажите, пожалуйста, для чего я буду огорчать богдыхана сообщением, что у меня умирают люди? Если бы я был сановником вашего государя, я, конечно, все это от него скрыл бы.
Напрасно Ли Хунчжан пытался «учить» русских чиновников — последние также не отличались честностью. В этом смысле русские цари и маньчжурские императоры находились в одинаковом положении. Дело было в ином: Ли Хунчжан возводил ложь в добродетель и бравировал этим.
Знакомясь с книгами о Китае, написанными авторами-иностранцами в XIX и начале XX вв., обращаешь внимание на повторяющуюся характеристику китайского чиновничества: «лживое и лицемерное». И хотя при этом употреблялось слово «китаец», речь шла о тех, кто стоял «над» китайским народом.
«Лживость и неискренность, — читаем в книге „О племенах земного шара“, опубликованной в 1863 г., - распространенные среди китайцев свойства. Богдыхан обыкновенно получает ложные доклады от своих министров и генерал-губернаторов, которые, в свою очередь, обманываются губернаторами, префектами и другими низшими чинами. „Цинбао“, официальная китайская газета, переполнена такой ложью и выдумками.
Лживость администрации действует развращающим образом на народ, который приучается к неискренности и старается лишь половчее обмануть не только начальство, но и друг друга, что влечет за собой подозрительность и взаимное недоверие».
Достижение желаемого путем обмана и вероломства, коварства и хитрости считалось вполне нормальным явлением в деятельности чиновника. Он заимствовал методы руководства из древних китайских трактатов о военном искусстве: «улыбками и шуточками прикрывай свой меч»; «спасай себя за счет другого»; «уничтожай врага с помощью рук какого-либо третьего»; «распускай порочащие врага слухи» и т. д. Чиновник сокрушался не о том, что его изобличили, а о том, что не смог успешно применить излюбленные приемы для достижения желаемого.
Показная вежливость и напыщенное «благородство манер» не мешали чиновникам продавать свою совесть. Служебные посты, как правило, покупались у вышестоящих бюрократов. Приобретенный таким путем пост давал чиновнику «моральное право» заниматься вымогательством, а подчиненные, в свою очередь, делали то же самое по отношению к своим служащим — и так до самых низов иерархической лестницы.
Ограбление народных масс, расхищение казны, взяточничество были главными источниками обогащения китайских чиновников. Они распоряжались государственной казной как собственными средствами. Был зафиксирован такой случай: император ассигновал для помощи голодающим провинции Шаньдун 200 тысяч лянов. Казначей — первый, кому вверили эти деньги, — присвоил 40 тысяч лянов, его помощник — 20 тысяч и т. д. Из ассигнованной суммы до провинции Шаньдун дошли всего 40 тысяч лянов. Но голодающим не досталось ничего, так как оставшиеся деньги были присвоены местными чиновниками.