Китай управляемый. Старый добрый менеджмент
Шрифт:
Приведённый перечень правил эффективного руководства остаётся пока что формальным и в известной степени даже загадочным. Что даёт возможность идеальному полководцу китайского военного канона обладать как будто бы сверхъестественной интуицией правильного действия в непредсказуемом разнообразии вариантов? Ответ на этот вопрос содержится в китайском опыте духовного самопознания.
Китайская «наука сердца»
В китайской традиции политика сводилась к управлению, а управление трактовалось через близкое этому слову по звучанию и, главное, начертанию понятие «исправления», «правильного действия» (что, кстати, присуще и русскому языку). Таким образом, в Китае (и в других странах Дальнего Востока) первостепенное значение придаётся той простой, отлично знакомой каждому из нас из повседневной жизни, но слишком часто упускаемой из виду кабинетными учёными истине, что люди подчиняются не просто приказам и законам, но прежде всего моральному авторитету власти и что человеческая коммуникация осуществляется на фоне безмолвно-доверительного общения и благодаря ему. Эта истина с предельной ясностью и лаконизмом выражена в классическом изречении Конфуция:
«Если сам прям, то слушаться будут и без приказаний. А если сам не прям, то слушаться не будут, даже если прикажешь».
Немецкий социолог Н. Луман называет это внутреннее, даже неосознаваемое условие всякого сотрудничества и общественного единения «мета-коммуникацией» [78] . Я предпочитаю говорить о «чистой сообщительности», предстающей пределом всякого сообщения.
Указанный взгляд на управление как высшую и вместе с тем основополагающую форму человеческой коммуникации предопределил исключительное внимание китайцев к фактору «сердца», «сердечного общения» в политике. С древности искусство руководства людьми определялось в Китае как «искусство сердца» (синь шу). Знаменитый учёный и стратег древности Чжугэ Лян (III век) назвал свой трактат о полководческом искусстве «Книга сердца», и это название тоже стало традиционным для подобных сочинений. Высшей целью учения в Китае считалось «исчерпание», «доскональное постижение» сердца. Но такова же была и цель управления. Ещё в конце XVIII века чиновник Ван Хуэйцзу начинает свои наставления коллегам-чиновникам Цинской империи с требования первым делом «досконально вникать в человеческое сердце»:
78
«Одновременно с коммуникацией по поводу перспективного действия или бездействия осуществляется и метакоммуникация по поводу власти. Она может проявляться в форме молчаливого пред-понимания, что-то вроде ожидаемого ожидания ожиданий. Она может также актуализироваться в косвенных указаниях, риторических вопросах и намёках». Ник-лас Луман, Власть. — Москва: Праксис, 2001, с. 45 (перевод несколько изменён).
Наконец, главной целью управления считалось «единение сердец» или наличие «одного сердца» (и синь) среди подчинённых или подданных.
«Учёный человек не в состоянии лично заниматься всеми делами управления и должен поручать заниматься управлением помощникам… А в отношениях с помощниками основа всему — доскональное постижение сердца. То, что я называю здесь «доскональным постижением сердца», не есть знание его замыслов, с тем чтобы угождать ему…. Нужно, чтобы помощник докладывал начальнику обо всём, что знает, и делал это исчерпывающим образом. Вот что такое истинное «постижение сердца» [79] .
79
Вэй чжэн хэн янь (Непреходящие наставления о политике). — Сиань: Саньцинь, 1999, с. 257–258.
Естественно, здравомыслящие китайские мудрецы ещё в древности не преминули обосновать эту цель мыслью о том, что «сердца» людей по своей природе одинаковы, и людям свойственно иметь одинаковые желания, симпатии и антипатии. В средневековом Китае появилось понятие «наука сердца» (синь сюэ), согласно которой сердце воплощает высшую правду человеческой жизни: в своём естественном, не затемнённым человеческим умствованием состоянии оно даёт полное знание о природе всех вещей, так что мудрецы всех времён имели и будут иметь «одно сердце», смысл же учения состоит не в запоминании словесных формул и правил, а в непосредственном постижении «правды сердца». С этой точки зрения «сердце» выступает средоточием духовно-телесной жизни человека, более того — оно является самим условием гармонии тела и духа и в этом смысле — фокусом, или «господином», личностного существования. Оно соответствует, так сказать, «сердечному сознанию», «сердечному пониманию», где мысль соединена с чувством и пребывает в согласии с ним. Что же касается теории организации, то здесь китайское понятие сердца во многом соответствует неформальной системе, обеспечивающей самую возможность доверия между членами организации и их совместного действия.
Вполне естественно, что «правда сердца» с древности мыслилась как условие и основа равенства всех людей. Со времён раннего средневековья эту идею особенно настойчиво проповедовал буддизм с его формулой: «вот это сердце и есть Будда». В эпоху позднего средневековья «наука сердца» нередко привлекалась для оправдания равенства общественных сословий в их исходном состоянии — так сказать, по полноте природы. Влиятельный конфуцианский мыслитель начала XVI века Ван Янмин утверждал, например, что «четыре класса народа» (так в старом Китае называли чиновников, земледельцев, ремесленников и купцов) «имеют разные занятия, но единый путь». Сущностью же этого пути является, по Ван Ян-мину, не что иное, как «исчерпание сердца»:
«Служилые люди и земледельцы досконально претворяют правду сердца в своих усилиях по воспитанию и совершенствованию себя, а полезные орудия и товары становятся их достоянием. Ремесленники и купцы досконально претворяют правду сердца, занимаясь полезными орудиями и товарами, и усилия по воспитанию и совершенствованию себя становятся их достоянием» [80] .
Последнее суждение особенно примечательно, поскольку в нём занятие торговлей фактически ставится на одну доску с духовным совершенствованием. Со времён Ван Янмина подобный взгляд на коммерцию получил в китайском обществе широкое распространение. Современник Ван Янмина, богатый купец из Шаньси Ван Сянь, в своих наставлениях детям высказывает ту же мысль уже сточки зрения профессионального торговца:
80
Янмин цюаньшу, цз. 25.
«У купца и учёного разные занятия, но одно и то же сердце. Успешный купец производит богатства и ведёт добродетельную жизнь… Один путь состоит в том, чтобы добиваться выгоды посредством добродетельного поведения. Другой путь состоит в том, чтобы добиваться славы и высокого положения посредством взращивания добродетели. Каков бы ни был избранный путь, дети такого человека должны восхищаться им и чтить его» [81] .
В позднесредневековом Китае занятие торговлей уже не только не считалось унизительным, но на практике служило славе купеческой семьи. Среди образованной элиты появилось даже выражение «управлять жизнью» (чжи шэн), выражавшее идею в её, так сказать, максимально широком смысле — как правильное и разумное распоряжение своей жизнью, забота о своём благосостоянии, в том числе, разумеется, и посредством торговли. Достижение этой цели предполагало бережливость и личную скромность, способность справедливо распределять богатства, отказ добиваться выгоды любой ценой. Корыстолюбие тот же Ван Янмин считал «утратой сердца». В середине XVIII века учёный Цюань Цзуван писал:
81
Цит. по: R.J.Lufrano, Honorable Merchants. Commerce and Self-Cultivation in Late-Imperial China. — Honolulu: University of Hawaii Press, 1997, p. 49.
«Учение есть разумное распоряжение жизнью. Такое отношение к жизни означает не погоню за выгодой, а разумное суждение о должном и недолжном» [82] .
Впрочем, к тому времени движение китайской мысли привело многих китайских учёных к оправданию человеческой индивидуальности и субъективных желаний.
Чисто внешне принцип «управления условиями жизни» напоминает понятие «биополитики», введённое М. Фуко, и сходство здесь, пожалуй, не только формальное. Конфуцианцы позднего средневековья в самом деле перенесли самоконтроль в область внутреннего опыта и стремились интериоризировать содержание общественной практики. Акцент на самоконтроле и сдержанности сближает конфуцианство с протестантской этикой, которую после М. Вебера принято считать одним из источников капитализма. Со времён Ван Янмина широкую популярность приобрёл обычай тщательно отслеживать своё душевное состояние, отмечая в специальном дневнике моменты утраты контроля над собой. Что касается торговцев, то умение сдерживать свою жадность стало едва ли не главным звеном в цепи предписываемой конфуцианской моралью борьбы с проявлениями личной «корысти». Моралисты старого Китая не уставали повторять, что алчность — главный враг торгового человека, и тот, кто поддастся ей, непременно разорится. Отметим, что спонтанная и иррациональная природа страстей и желаний стала одной из главных тем даже художественной литературы в Китае того времени. Этой теме придавали, конечно, нравоучительное значение, хотя порой и несколько экстравагантным способом: сильная страсть могла послужить духовному прозрению [83] .
82
Ю Инши. Чжунго цзиньши цзунцзяо луньли юй шанжэнь цэинжэнь (Религиозная этика и дух торговцев в Китае Нового времени). — Хэфэй: Аньхой цзяоюй, 2001, с. 194.
83
Подробнее см. Китай: энциклопедия любви. Сост. В.В. Малявин. — Москва: ACT, 2003. 116
Итак, сердце — принцип и среда человеческого со-чувствия, или, точнее, мгновенной и непосредственной, предваряющей интеллектуальное знание сообщительности между людьми. Благодаря ему каждый существует для себя ровно в той мере, в какой существует для других. Сердце, собственно, и есть та «междучеловечность», Zwischenmenschtigkeit, которая, по М. Буберу, составляет существо человечности в человеке. Точно так же относилась к человеку китайская — прежде всего конфуцианская — традиция, в которой главная добродетель жэнь графически являла сочетание знаков «человек» и «два», то есть обозначала некое безусловное отношение между людьми. В западной литературе понятие жэнь чаще всего трактуется как «гуманность» или «человеколюбие», но правильнее было бы говорить просто о «человечности». Как писал в XIII веке учёный Ян Цзянь, большой поклонник «науки сердца»:
«Праведное сердце воплощает великое единство, а люди сами отделяют себя от него. Сердце человека само по себе благо, само по себе всё понимает, само по себе одухотворено. Сердце человека и есть праведный путь. Как можно доказать, что это так? Все люди наделены чувствами сострадания, стыда, уважения и способностью различать истину и ложь. Сострадание — это человечность, стыд — это справедливость, уважение — это ритуал, а различение истины и лжи — это знание. Всем этим наделены даже самые тёмные и неучёные люди. Вот почему все люди едины с мудрецами древности, а также с Небом и Землёй» [84] .
84
Чжэн Сяоцзян. Цит. по: Ли Чэнгуй. Ян Цзянь. — Тайбэй: Дунда, 1996, с. 62.